Человек эпохи Возрождения в эпоху диктатуры пролетариата

10 февраля исполнилось 130 лет со дня рождения Всеволода Мейерхольда

Вс.Мейерхольд на строительстве нового здания театра. 1937 г.

Всеволод Эмильевич Мейерхольд (1874 - 1940) - гениальный реформатор отечественной сцены, одна из ключевых фигур в театральном искусстве ХХ столетия. Хотя его творческие идеи и прозрения уже перешагнули следующий вековой рубеж, оказавшись чрезвычайно востребованными и сегодня. Впрочем, все художественные тайны Мастера до сих пор не разгаданы, а его имя по-прежнему окутано аурой неопределенности. Мейерхольд и в самом деле любил менять жизненные маски, но как художник был верен себе, синтезируя в своем творчестве новаторство и традиционализм. Он как никто ощущал актуальность архаических форм театра - античного, средневекового, восточного. И как никто владел секретом сочетания несочетаемого. В нынешнем театральном процессе, одной из главных примет которого становится национально-культурный синтез, идеи Мейерхольда необычайно актуальны.

Публикуемая ниже глава из мемуаров Сергея Эйзенштейна является частью книги "С.М.Эйзенштейн о В.Э.Мейерхольде" (составление и комментарии В.Забродина), которая выйдет в свет в "Новом издательстве". Выдающийся кинорежиссер - один из самых знаменитых учеников Мейерхольда. В готовящийся сборник включены практически все его тексты о Мастере.

Вс.Мейерхольд

1 февраля в Пензе, на родине Мейерхольда, в областном драматическом театре имени Луначарского состоялась премьера спектакля "Самоубийца" Н.Эрдмана в постановке молодого московского режиссера Юрия Урнова, приуроченная к юбилейной дате.

10 февраля в Московском центре имени Мейерхольда прошел торжественный вечер, посвященный 130-летию со дня рождения Мастера. В его рамках состоялась презентация книги "Т.С.Есенина о В.Э.Мейерхольде и З.Н.Райх", в которую вошли письма приемной дочери Мейерхольда Константину Рудницкому, известному исследователю творчества Мастера (составление и комментарии Н.Панфиловой и О.Фельдмана). Была представлена также литературно-сценическая композиция Валерия Семеновского и Николая Шейко о судьбе взаимоотношений Мейерхольда и Райх с участием Виктора Гвоздицкого, Александры Ислентьевой и Евгения Князева. По традиции лучшим студентам режиссерских факультетов театральных вузов Москвы и Санкт-Петербурга были вручены ежегодные стипендии Центра Мейерхольда и Благотворительного фонда его имени.

В фойе Центра открылась экспозиция графических работ Гавриила Заполянского, Якова Йом-Това и Екатерины Белявской, посвященных Мейерхольду. Выставка организована Израильским культурным центром.

Сергей Эйзенштейн: Мой театральный вождь

С.Эйзенштейн

...Через несколько дней Цвейг у меня (Стефан Цвейг приехал в Москву в сентябре 1928 года на празднование столетия со дня рождения Льва Толстого.) .

Я встречаю его бомбой, извержением Везувия - неожиданностью, во всяком случае:

- "Смятение чувств" вы про себя писали? ("Смятение чувств" - новелла С.Цвейга о гомоэротической влюбленности стареющего профессора филологии в своего студента.)

- Ах нет, нет, это про одного друга молодости...

Звучит не очень убедительно.

Меня берет жалость, и я спешно помогаю ему выйти из затруднения.

Я знаю, что он близок с Фрейдом.

(Иначе я бы, конечно, и не ошарашивал его таким, может быть, малотактичным вопросом!)

И перевожу разговор на расспросы о великом венце.

Его "Фрейд", "Месмер" и "Мэри Беккер Эдди" еще не написаны ("Фрейд", "Месмер", "Мэри Беккер Эдди" - части трилогии Стефана Цвейга "Врачевание и психика".) .

И многое из того, что войдет потом в книгу, он мне рассказывает на словах.

Больше того.

Многое из того, что в книгу не войдет.

Он очень живо передает ту особую, патриархальную атмосферу, которая царит за овальным четверговым столом, среди боготворимого профессора и страстных его адептов.

Непередаваемую атмосферу первых шагов открытий, воспринимаемых как откровения. Безудержную ферментацию мыслей от соприкосновения друг с другом. Бурный творческий рост и восторг. Но, не меньше того, и теневую сторону фрески этой новой Афинской школы, где новый Платон и Аристотель слиты в подавляющей личности человека с вагнеровским именем ("Афинская школа" - фреска Рафаэля в Ватикане. Имя Фрейда - Зигмунд - совпадает с именем одного из главных героев оперы Вагнера "Валькирия".) .

Подозрительность и ревность друг к другу адептов.

А среди них: Штеккель, Адлер, Юнг (Речь идет об австрийских психологах Вильгельме Штеккеле и Альфреде Адлере (1870 - 1937) и швейцарском психологе и философе Карле Густаве Юнге.) .

Еще большая подозрительность к ним со стороны Фрейда.

Подозрительность и ревность тирана.

Беспощадность к тем, кто не тверд в доктрине.

Особенно к тем, кто старается идти своими ответвлениями, в разрезе собственных своих представлений, не во всем совпадающих с представлениями учителя.

Рост бунта против патриарха-отца.

Ответные обвинения в ренегатстве, в осквернении учения, отлучение, анафема...

Эдипов комплекс, так непропорционально и преувеличенно торчащий из учения Фрейда, - в игре страстей внутри самой школы: сыновья, посягающие на отца.

Но скорее в ответ на режим и тиранию отца, отца, более похожего на Сатурна, пожирающего своих детей, чем на безобидного супруга Меропы Лайоса (Здесь Эйзенштейн вписал в скобках: "Проверить имя отца Эдипа по Ранку "Inzest. Problem". Однако он ошибся не в имени отца Эдипа Лайя (Лайоса), а в имени матери: не Меропа, а Иокаста.) - отца Эдипа. (Впрочем, более подробные и злые языки древности донесли до нас чрезвычайно неожиданные и любопытные детали причин и поводов схватки Эдипа со своим отцом, которые мы обычно знаем только по версии Софокла.)

И уже откалываются Адлер и Юнг, уходит Штеккель...

Картина рисуется необыкновенно живо.

Разве это не неизбежная картина внутренней жизни небольшой группы талантливых фанатиков, группирующихся вокруг носителя учения?

И разве библейская легенда не права, материализовав в образе Иуды неизбежный призрак подозрений, витающих перед очами создателя учения?

Разве образ этот не менее вечен и бессмертен, чем образ сомневающегося прозелита, желающего все познать на ощупь, всунув пальцы, - и в фигуре Фомы неверующего?

А сама обстановка? И уж не отсюда ли и образ орды, поедающей старшего в роде, неотвязный образ в учении Фрейда?

А может быть, сама обстановка его окружения - неизбежное "возрождение" форм поведения, когда бытие поставлено в аналогичную атмосферу замкнутого клана и обстановку почти что родового строя?!

Однако почему же я так горячусь, касаясь внутренней атмосферы группы ученых, давно распавшейся и во многом сошедшей со всякой арены актуальности?!

Не считая того, что сам отец Сатурн достаточно давно почил от борьбы и схваток.

Конечно, оттого, что я уже с первых строк описания сошел с рельс описания обстановки внутри содружества Фрейда и что я давно уже описываю под этими чужими именами во всем похожую обстановку, из которой я сам выходил на собственную дорогу.

Такой же великий старец в центре.

Такой же бесконечно обаятельный, как мастер, и коварно злокозненный, как человек.

Такая же отмеченность печатью гениальности и такой же трагический разлом и разлад первичной гармонии, как и в глубоко трагической фигуре Фрейда. И как лежит эта печать индивидуальной драмы на всем абрисе его учения!

Такой же круг фанатиков из окружающих его учеников.

Такой же бурный рост индивидуальностей вокруг него.

Такая же нетерпимость к любому признаку самостоятельности.

Такие же методы "духовной инквизиции".

Такое же беспощадное истребление.

Отталкивание.

Отлучение тех, кто провинился лишь в том, что дал заговорить в себе собственному голосу...

Конечно, я давно соскользнул с описания курии Фрейда и пишу об атмосфере школы и театра кумира моей юности, моего театрального вождя, моего учителя.

- Мейерхольд!

Сочетание гениальности творца и коварства личности.

Неисчислимые муки тех, кто, как я, беззаветно его любил.

Неисчислимые мгновения восторга, наблюдая магию творчества этого неповторимого волшебника театра!

Сколько раз уходил Ильинский!

Как мучилась Бабанова!

Какой ад - слава Богу, кратковременный! - пережил я, прежде чем быть вытолкнутым за двери Рая, из рядов его театра, когда я "посмел" обзавестись своим коллективом на стороне - в Пролеткульте.

Он обожал "Привидения" Ибсена.

Несчетное число раз играл Освальда.

Неоднократно ставил (Вс.Э.Мейерхольд ставил пьесу Ибсена "Привидения" с труппой "Товарищества новой драмы" дважды: в 1904 году - в Херсоне, в 1906-м - в Полтаве.) .

Сколько раз в часы задумчивости он мне показывал, как он играл его, играя на рояле.

Кажется, что привлекала его тема повторности, которая так удивительно пронизывает историю фру Альвинг и ее сына.

И сколько раз он сам повторно на учениках и близких, злокозненно, по-режиссерски провоцируя необходимые условия и обстановку, воссоздавал собственную страницу творческой юности - разрыв со Станиславским (Как известно, Вс.Э.Мейерхольд после реорганизации театра в 1902 году покинул МХТ (как и еще несколько актеров, не включенных в число "пайщиков"); второй раз он ушел из МХТ в 1905 году, после того как К.С.Станиславский так и не решился открыть Театр-студию. Эти факты можно описывать объективно-исторически (хотя, возможно, и существуют разные интерпретации). Здесь Эйзенштейн истолковывает события, следуя версии, предложенной ему в свое время Зинаидой Райх: "... Вам необходимо уйти от М-да, как М-д ушел когда-то от Станиславского". Он не привязывает "разрыв со Станиславским" к какому-либо точному хронологическому отрезку, относя это событие к "творческой юности учителя".) .

Удивительна была любовь и уважение его к К[онстантину] С[ергеевичу].

Даже в самые боевые годы борьбы против Художественного театра.

Сколько раз он говорил с любовью о К.С., как высоко ценил его талант и умение.

Где, в какой поэме, в какой легенде читал я о том, как Люцифер - первый из ангелов, подняв бунт против Саваофа и "быв низвергнут", - продолжает любить его и "источает слезы" по поводу не гибели своей, не отлучения, но по поводу того, что отрешен от возможности лицезреть Его?!

Или это из легенды об Агасфере?

Что-то от подобного Люцифера или Агасфера было в мятущейся фигуре моего учителя.

Несоизмеримо более гениального, чем всеми признанный, "канонизированный" К.С.

Но абсолютно лишенного той патриархальной уравновешенности, принимаемой за гармонию, но, скорее, граничащей с тем филистерством, известную долю которого требовал от творческой личности еще Гете.

И кто лучше, чем сановник Веймарского двора, своею собственной биографией доказал, что эта доля филистерства обеспечивает покой, стабильность, глубокое врастание корней и сладость признания там, где отсутствие его обрекает слишком романтическую натуру на вечные метания, искания, падения и взлеты, превратности судьбы и часто - судьбу Икара, завершающую жизненный путь Летучего голландца...

В тоске по К.С., этому патриарху, согретому солнечным светом бесчисленно почковавшихся вторых и третьих поколений почитателей и ревнителей его дела, было что-то от этой слезы Люцифера, от неизреченной тоски врубелевского "Демона".

И я помню его на закате, в период готовящегося сближения с К.С. (Имеются в виду события 1938 года, когда после закрытия Театра им. Мейерхольда Станиславский пригласил впавшего в немилость режиссера в свой Оперный театр. Там Мейерхольд завершил начатую Константином Сергеевичем работу над постановкой оперы Дж. Верди "Риголетто" (премьера - 10 марта 1939 года).) .

Было трогательно и патетично наблюдать это наступавшее сближение двух стариков.

Я не знаю чувства К.С., преданного в последние годы своей жизни творческим направлением собственного театра, отвернувшегося от него и обратившегося к вечно живительному источнику творчества - к подрастающему поколению, неся ему свои новые мысли вечно юного дарования.

Но я помню сияние глаз "блудного сына", когда он говорил о новом воссоединении обоих "в обход" всех тех троп, сторонних истинному театру, от предвидения которых один бежал на пороге нашего столетия и своего творческого пути, а другой отрекся десятки лет спустя, когда взлелеянный заботливой рукой Немировича-Данченко бурьян этих чуждых театру тенденций стал душить самого основоположника Художественного театра.

Недолга была близость обоих.

Но не внутренний разлад и развал привели к разрыву на этот раз.

Вырастая из тех же черт неуравновешенности нрава, одного унесли к роковому концу биографии трагические последствия собственного внутреннего разлада. Другого - смерть...

Но в те долгие годы, когда, уже давно пережив собственную травму, я примирился с ним и снова дружил (Речь здесь идет о времени после возвращения (май 1932 года) Эйзенштейна из зарубежной поездки.) , неизменно казалось, что в обращении с учениками и последователями он снова и снова повторно играет собственную травму разрыва со своим собственным первым учителем.

В отталкиваемых вновь переживая собственное грызущее огорчение; в отталкивании становясь трагическим отцом - Рустемом, поражающим Зораба (Рустем и Сухроб (Зораб) - герои эпизода эпической поэмы Абулькасима Фирдоуси "Шахнаме" (934 - 941), одного из ключевых для понимания мира произведений Эйзенштейна.) ,- как бы ища оправдания и дополнения к тому, что в собственной его юности совершалось без всякого злого умысла со стороны "отца", а принадлежало лишь творческой независимости духа "прегордого сына".

Так видел я эту драму.

Может быть, недостаточно объективно.

Может быть, недостаточно "исторично".

Но для меня это дело слишком близкое, слишком родное, слишком "семейная хроника".

Ведь по линии "нисходящей благодати", через рукоположение старшего, я же в некотором роде сын и внук этих ушедших поколений театра...

Во время встречи с Цвейгом я, конечно, обо всем этом не думаю.

А внимательно слушаю его.

Потом развлекаю его, показывая фотографии из фильма "Октябрь".

Он захлебывается от удовольствия и очень несдержанно хвалит их.

Хвалит и каким-то странным, чуть-чуть плаксивым голосом, немного нараспев.

Он хочет хотя бы одну на память.

"Ах, как они хороши! Ах, как прекрасны!.."

Я предлагаю одну - по моему выбору.

"Ах, как прекрасны! Как хороши... (не меняя напевного ритма!) ...Я хотел бы другую (и снова)... Как хороши... Как прекрасны... Если вам не жаль..."

Конечно, мне не жаль.

Я его очень люблю.

ПУБЛИКАЦИЯ

• Человек эпохи Возрождения в эпоху диктатуры пролетариата
  10 февраля исполнилось 130 лет со дня рождения Всеволода Мейерхольда
• Маска и стиль
  Выставка живописи и графики в Центре им. Вс.Мейерхольда
• Привет с того света
  "Самоубийца" Николая Эрдмана. Пензенский драматический театр