Снимки Древнего Рима? Отчего бы и нет?

Выставки Александра Слюсарева и Анатолия Журавлева в МДФ

Жанна ВАСИЛЬЕВА

А.Слюсарев. Из серии "Город, в котором я живу"

Между ними так мало общего, что их соседство в залах Московского дома фотографии кажется случайным. Александр Слюсарев начал фотографировать в 1959 году, когда Журавлев еще не родился. Слюсарев - классик (собственно, его выставка в МДФ проходит в рамках программы "Классики российской фотографии"), известный как "первый фотограф-метафизик, увидевший в неодушевленном жизнь". Журавлев - из молодых, но ранних. В конце 1980-х нашумел перформанс, который он устроил, заточив себя вместе с телевизором в надутую воздухом полиэтиленовую трубу. Потом были серия "Невозможных фотографий", представляющих "Египет в конце XVIII века" или "Рим во времена императора Константина"... В конце 1990-х - проект "ТВ", впечатлявший минимализмом: крохотные фотографии - мгновенные слепки телеэкранных образов, лепились к стене, образуя более или менее правильный эллипс, напоминающий глаз. Слюсарев - шестидесятник, Журавлев - из поколения постмодернистов 90-х, предпочитающих работать с готовыми масс-медийными образами.

А.Слюсарев. Из серии "Экс-ан-Прованс". 2004 г.

Сходство между ними, пожалуй, только в одном. Обоих, похоже, не интересует фотография как свидетельство времени. Они вполне равнодушны к репортажу, событию... Даты, которые стоят у работ Слюсарева и Журавлева, - метки времени, не более того. Отражения неба или деревьев на капоте машины, виртуозно снятые Слюсаревым, могут датироваться каким угодно годом, не в этом суть. Точно так же, не принципиально, в каком именно году сделана Журавлевым фотография Рима времен императора Константина. Ясно, что она не могла быть сделана во времена Константина. Фотография для обоих - способ заглянуть за пределы времени и за границы видимого. Другое дело, что поиск, который они ведут за этими границами, идет в разных направлениях.

А.Журавлев. Из серии "Невозможные фотографии". "Без названия". 2001 г.

Для Слюсарева (возможно, я ошибаюсь) искусство фотографии сродни рентгеновскому снимку. Оно интересно постольку, поскольку открывает невидимое. При всей парадоксальности такого подхода он совершенно логичен. Как когда-то физик обнаружил таинственные Х-лучи по улике - засвеченной пленке, так мы повсеместно обнаруживаем на фотографиях работу света, чьи лучи привычны, невидимы, неуловимы вне призмы или вне фотоаппарата. Свет фактически становится главным героем снимков Слюсарева. Точнее, свет и воздух. Два этих чуда, привычные, как среда обитания, способны превратить обычный целлофановый пакет, оставленный на столе, в монументальный объект. Превратить обычную тюлевую занавеску, колеблемую ветерком, в воздушную завесу, отделяющую погруженный в тень мир комнаты от сияющего, пронизанного светом мира за окном.

Свет делает видимым только препятствие, через которое он проходит, - неважно, оконное это стекло или осколок банки. С другой стороны, свет делает возможными отражения: деревьев - на вымытом дождем капоте, неба - в ряби канала, абажура - на полированной поверхности стола. Двойственность мира, многослойность изображения - излюбленные мотивы в работах Александра Слюсарева. Свет становится проводником и свидетельством существования иного мира, того, что остается вне поля зрения фотографа. Фотографирование - способом продолжить платоновские размышления о пещере, тени в которой - знаки иной реальности.

А.Журавлев. Из серии "Невозможные фотографии". "Египет в конце XVIII века". 1992 г.

Разумеется, тени, которые оказываются в поле зрения фотографа, вполне прозаического происхождения. Абрис крыш дома на противоположной стороне улицы, отпечатавшийся на белоснежной занавеси в солнечный день, или тени белья, что сушится на веревках во дворе, которые видны на простыне, повешенной рядом... Вроде бы на снимках нет ничего, кроме скудных примет быта. Но как на старинных голландских натюрмортах скромные предметы быта повествовали не столько о времени, сколько о вечности, так и фотография для Слюсарева оказывается иносказанием, переводящим конкретные образы в плоскость умозрительную. В смысле - зримую умом.

Поразительно, что при этом он одновременно умудряется удерживать пристальное, любовное внимание к деталям быта. Вещи на его фотографиях, во-первых, самодостаточны. Похоже, что они позируют перед объективом с достоинством, не меньшим, чем наши бабушки когда-то в фотоателье. И фотограф в свою очередь ответственно подходит к задаче. То подставит зеркальце перед заварочным чайником, чтобы он на снимке был во всей красе. То откроет раму окна, чтобы початая бутылка с кефиром явилась одновременно в интерьере кухни и обрамлении окна. То снимет анфас видавший виды навесной кухонный шкаф, терпеливо собравший вокруг себя половники и банки, ведро и сияющий боками новенький чайник. Ну просто коллективный семейный портрет. Фотографу важно все: их фактура и потертости, погнутая ручка на старой алюминиевой кастрюле и стильный отблеск на металлической линейке. Таинственность и спокойная торжественность этого мира обычных вещей - другое открытие тайны в повседневном. Тайны, которую хорошо знали сказочники, например, Андерсен.

Понятно, что сказочники должны быть так же внимательны, как криминалисты. Иначе они рискуют прошляпить чудо. Слюсарев умеет быть предельно внимательным. Следы велосипедных шин у парковой скамейки заставят вообразить двух велосипедистов в осеннем парке или передышку юных байкеров... Песок на дороге, каким засыпают следы крови после аварий, вернет к трагедии, о которой уже забыли ее свидетели. Воображаемое становится такой же полноправной составляющей его снимков, как и реальное. Но и воображаемое, и повседневное, и отражения иных плоскостей - безусловная реальность для фотографа и зрителя.

Анатолия Журавлева такая реальность волнует лишь отчасти. Ему интересно, наверное, что стоит за видимым миром. Но гораздо более его занимает другое - как эти образы, с которыми мы живем, радуемся и мучаемся, возникают у нас в голове. Как эти бесконечные (к тому же - подвижные) масс-медийные картинки складываются в нечто целостное в нашем сознании. Журавлев анализирует не мир как текст или послание, а восприятие этого текста. Соответственно, образ раскладывается на составляющие - все эти крохотки-фото, венчающие спирали стальной нити, извлечены как бы из тех сот, в которые трудолюбивый мозг их укладывает, предварительно отфильтровав и проклассифицировав. Образы малы, как зрачок, в котором они должны отразиться. И вот фотограф уже любовно клеит эти крохотки на прозрачные стеклянные шарики, подвешенные в ряд на прозрачных нитях на уровне нашего взгляда. Шарики несут изображение и одновременно вбирают, преломляют пространство зала, становясь метафорой глаза. Их прозрачность, легкая подвижность, переменчивость отражения завораживают.

Как ни странно, эти два способа видения, которые демонстрируют фотографы разных поколений, дополняют друг друга. Они - две стороны одного мира, живущего одновременно в тихом свечении утреннего света и в мерцающей глубине зрачка.

ФОТОГРАФИЯ

• Снимки Древнего Рима? Отчего бы и нет?
  Выставки Александра Слюсарева и Анатолия Журавлева в МДФ
• КАТЯ ГОЛИЦЫНА: "Вдохновение - это для дилетантов и профанов"
• Время собирать камни
  Размышления над фотоальбомом