Не дамский роман Виолетты

"Травиата" в "Санктъ-Петербургъ-опере"

Елена ТРЕТЬЯКОВА
Санкт-Петербург

Сцена из спектакля

Виолетта Валери из новой "Травиаты", поставленной в "Санктъ-Петербургъ-опере", поначалу напоминает героиню любимой народом "Красотки". Длинные черные лакированные сапоги на шпильках, блестящий черный плащ до пят, под которым крошечная люрексовая юбка, паричок а-ля Мэрилин Монро и бойкое поведение в привычной попытке остановить пролетающие мимо автомобили... Представительница древнейшей профессии в самом последнем по времени варианте - подобных ей можно видеть на улицах любого города мира сегодня и сейчас. Она присаживается на скамейку и в ожидании клиента читает потрепанную многими руками книжицу - дамский роман, криминальное чтиво. За спиной - витрина с манекенами в белых платьях невест, отраженные в стекле глазницы окон высоток, чуть выше - типичные картинки расхожей печатной продукции - лица очередной роковой женщины и супермена, проглядывающие сквозь наворот каких-то труб и еще менее внятных предметов, коими украшают обложки самой читаемой в мире "литературы" (сценография Вячеслава Окунева). Завязка истории дана до первых звуков увертюры и в ее процессе - девицу "снимает" пожилой господин во фраке и с тросточкой (оркестр под руководством Михаила Виноградова находится на сцене, на самом последнем ее плане, за прозрачной стеной витрины, будто для озвучивания вживую немых фильмов - иногда, правда, и с тем же качеством). Поют по-итальянски, и театр намеренно не дает титров, ибо здесь важны не слова, а событийный ряд, выраженный сценически.

Режиссер Юрий Александров не изменяет себе и придумывает собственный сюжет, не меняя текста оригинала. История дамы с камелиями переведена на общеупотребительный язык китча и при этом не лишена многозначности. С одной стороны, все узнаваемо - по быту, атмосфере, по цитатам известных фильмов, которые, впрочем, не прямые цитаты, а те, из которых складывается "шум культуры". С другой - этот мир не лишен художественности, он фантазиен и фантасмагоричен, он рискованно, на грани вкуса, заострен. И он насквозь лиричен, ибо это мир глазами героини, мир ее чувств, иногда наивных, иногда пошлых мечтаний и глупых надежд, навеянных бульварной литературой с неизменным хеппи-эндом.

Анна Нечаева играет Виолетту с предельной искренностью, как-то очень лично, на едином дыхании. Играет лучше, чем поет, если судить с точки зрения классического вокала, но поет так свободно, раскованно, красиво, естественно, что даже неидеально исполненные пассажи и иногда чуть неточное интонирование входят в органику роли - точность человеческого высказывания важнее. Ведь и сама героиня - не эталон высокой культуры, а ровно наоборот. Но в ней есть душа и есть одухотворенность, которые не могут быть отняты, в какой бы среде их обладательница ни обитала. А привычная для нее среда - Аннина и друг-трансвестит, поданные Натальей Плешковой и Денисом Земцовым в красках гротеска (по утрированно яркому гриму, рискованным костюмам, пластике на грани клоунады). Два этих персонажа - сквозные - друзья не оставляют свою товарку "ни в горе, ни в радости". Чужая среда - участники вечеринки первого акта - мужчины во фраках и ожившие манекены-невесты, как вестницы смерти. Чужая среда во втором акте - где-то на отдыхе, может, на пляжном берегу, по которому разгуливает Альфред в рубашке с пальмами, появляются в коротком купальном халатике Виолетта и... в теплом коричневом пальто папа Жермон (Алексей Пашиев). Он что-то вроде символа рока, он перст судьбы, прямой и грозный. А в витрине вместо невест поигрывает теннисной ракеткой сестра Альфреда - длинноногая красотка в коротких шортах и маечке, ради которой почему-то должна принести себя в жертву героиня. И приносит. Потому, что чужая, потому, что скорее поверит в грядущие несчастья, а не в случайную удачу, потому, что любит Альфреда - того, которого увидела впервые со скрипкой в руках. А Альфред (Дмитрий Головнин) становится свидетелем уговоров, не предпринимая никаких попыток черному делу помешать. Подслушал и скрылся, свершив предательство.

Чужая среда - бал-маскарад у Флоры, где все в тяжелых, черных с золотом одеждах времен романтизма и в масках, которые есть знак игры, но и двойничества. Они явно из другой оперы или просто из оперы, в которую ворвался день сегодняшний в виде неизменной парочки друзей Виолетты - с ними забавляются по прямому назначению. Виолетта выведена из этой фантасмагории "за стекло", на котором пишет неизменное amor - губной помадой. И после объяснения с Альфредом, явившимся в черной "джинсе" и швыряющим деньгами, героиня неудавшегося романа остается лежать в своей короткой блестящей юбчонке без сил. Она вообще непохоже, что больна - в финале залезает под одеяло к спящей в той же кровати Аннине, надевая длинный вязаный свитер и толстые гетры. Промучившись без сна, вырывает страницы из растрепанной книжки, неизменной ее спутницы. В книжках - красивые сказки про любовь девчонки с панели и миллионера, заканчивающиеся пышной свадьбой в финале. В ее грезах, а тем более наяву, ничего не сходится, все путается, пестрые герои собственного сценария так же, как и реальные, не желают дарить ей счастье и любовь. И она расстается с ними как с иллюзиями, устраивая вокруг прозаичной железной кровати карнавал белых невест и черных масок, а заодно и выпроваживая Альфреда в манекенном черном фраке с неправдоподобно огромной лилией в руках в зал. Опять нацепляет свою серебристую юбочку и, как в прологе, голосует пролетающим с шумом автомобилям. Конец истории. Из снов, фантазий, запойного чтения с глубоко искренними переживаниями - к грубой реальности. Было, не было ли? Могло быть. Что-то из состояния современного сознания здесь уловлено - обрывки, осколки дум и чувствований. Но в центре неизменно на протяжении всего спектакля - человеческая, женская драма. Настоящая.

МУЗЫКА

• Не дамский роман Виолетты
  "Травиата" в "Санктъ-Петербургъ-опере"
• Неторопливая поступь
  Гастроли труппы Элвина Эйли в Мариинском театре
• Факультет как предчувствие современного танца

ПЕРВОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ

• Ураган ритмов