Раздвоение (фото)личности

Соблазны и сюрпризы VI Международного месяца фотографии в Москве

Елена ШИРОЯН
Елена РУДЕНКО

И.Пинкава. "Да будет свет!"

В разгаре фотофест - безусловно, главное событие апреля. Московский дом фотографии, заручившись поддержкой мощных компаний вроде "Sony", "Pio Global" или "Билайн", помогающей голосовать по мобильнику за лучшие работы, приглашает нас в дальние и не очень края, искушает нечеловечески красивыми видами, пугает нетрадиционными сюжетами, провоцирует парадоксальными решениями, услаждает зрение и будит фантазию. Что вполне отвечает главным темам биеннале: соблазн, путешествие, конфликты. Однако наивно полагать, будто фестивальная программа четко разграничена по тематике или авторским персоналиям. Не надейтесь найти два-три центра, где припасено самое "вкусное": кураторы хитро закольцевали маршруты - придется ездить по всей Москве. Нет такого места, где вывешены только работы корифеев Запада, привлекательных для большинства (не секрет: фестивали, устраиваемые Ольгой Свибловой, ценны как арт-составляющей, так и познавательностью). Нам пришлось работать командой, чтобы ухватить самые яркие фрагменты Московской фотобиеннале, провоцирующей на долгие беседы и неожиданные сопоставления. Но все равно рассказ о таких фигурах, как Брассай, Сальгадо или Курреж, впереди: хочется порадовать главным лакомством - снимками - тех, кто не может приехать на Фотобиеннале.

Школа кадров

Х.Хаммарскьолд. "Брассай"

К звездам мировой величины добавлен веер наших восходящих светил, то ли чтобы оттенить блеск первых, то ли для раскрутки вторых. Такая картина и в Манеже, где свиту Яна Саудека, его ученика Ивана Пинкавы и двух знаменитых фемин - Лоретты Люкс и Беттины Реймс - составляют "повстанцы" АЕС+Ф, исследовательница счастья Аля Есипович и превратившая современников в легионеров неоклассицистка Ольга Тобрелутс (достойные сами по себе, вряд ли они собрали бы толпы поклонников), и в торжественно открытой, осененной именем А.Родченко Международной школе фотографии и мультимедиа. Захочешь увидеть Джеймса Хилла - изволь обратить внимание и на Наталью Никитину, снимавшую в Рамалле резиденцию Арафата: предельно обыденная картинка лишена не только героизма или драматизма, но и всякого интереса вообще, тогда как "Ирак" от британского фоторепортера - зрелище величественно-пронзительное, если не трагическое. Ясный, пусть и несколько прямолинейный посыл - клубы черного дыма в идиллически синем небе или библейская отара овец: с нежных ягнят вы переводите взгляд на силуэты армейских грузовиков и танков, зловеще выползающих из марева хамсина - ветра пустыни... Правда, непонятно, чего ради выставленный здесь же Кирилл Преображенский красил лица мирных россиян - "Черная Москва" выглядит пустым эпатажем, как ни нагружай ее смыслами на злобу дня. Но и в других местах экспоненты заигрались - хотя бы в Фотоцентре, где модные "Синие носы" потешают зрителей "Кухонным супрематизмом". Аттракцион построен на том, что хрестоматийные композиции воссозданы из ломтиков черного хлеба, колбасы и сыра: если Малевич не вертится в гробу, то лишь потому, что прах его сожжен...

Я.Саудек. "Мария № 142"

Организаторы школы гордятся тем, как сумели перековаться в соответствии с текущим моментом и перейти на видеорельсы, однако не позаботились о том, чтобы жаждущие вкусить медиатехнологий могли смотреть фильмы сидя. Впрочем, на вернисаже собралась публика без комплексов, готовая хоть улечься на пол; глядя на них, я гадала, хватит ли им раскованности взять на прицел материал, лежащий окрест в Красном Селе. Там, где обосновалась столь современная школа, еще можно "щелкнуть" встречу разных эпох, разных ипостасей одного города - к центру мегаполиса подтянулась окраина Белокаменной XVII века. Или этот сюжет безнадежно устарел? Сам-то Родченко не гнушался переосмысливать наследие!

Признаться, фотонашествия на Москву, ставшего за 10 лет традицией, каждый раз я ожидаю с воодушевлением, но и не без страха. Пропустить обидно и работы звезд (иные этуали являются и собственной персоной), и довольно яркий показ отечественного фотоискусства. Увы, успеть на все сто с лишним выставок не всем по силам. С конца марта до мая толпы фотографов-профи, журналистов и кураторов носятся по городу: задействованы главные выставочные залы и солидное количество частных галерей. Но притягательность Фотобиеннале нужно оценивать по реакции широкой публики: в выходные в Музей современного искусства стояла изрядная очередь, что и у Третьяковки редкость, отмечен рекорд посещаемости - две тысячи человек в день.

М.Йодиче. "Средиземноморье"

Вероятно, залогом успеха служит кажущаяся доступность и легкость прочтения фотоискусства: каждый может взять фотоаппарат и щелкнуть затвором, остановив мгновение. Сложнее - критерии выбора: что должно возникнуть на снимке, какое мгновение следует считать "решающим", по формуле Картье-Брессона, каким может быть отпечаток? Фестиваль убеждает: громадным и полихромным, как живописное полотно, или крошечным и серым, как фото на служебном пропуске; не размер имеет значение, а концепция. Иными словами, способность заметить и показать то, чего не увидит никто иной. В этом аспекте показателен цикл выставок в ММСИ на Петровке: очень разные по тематике и времени, они связаны между собой неповторимостью взгляда как фотографа, так и куратора. Последний - главное лицо в проекте "Фото на документ", такой поворот сюжета, вроде бы лежавшего на поверхности, надо было придумать. Сравнение всяческих удостоверений, будь то фото гимназистки, школьницы на аттестате, неблагонадежных граждан под надзором полиции, а также лишенца (право на жизнь дает только родство с совслужащим), военнопленных и "русских рабов" в Германии, заключенных в ГУЛАГе, складывается в молчаливую, непафосную, но выразительную историю страны. И как же эта страна не похожа на заснятую старыми мастерами - героями проекта Российского Этнографического музея "Образы Российской империи. 1890 - 1910-е": национальные типы и костюмы, увиденные на Сахалине или в Средней Азии, экзотичны, но больше запоминаешь достоинство, с каким глядят в камеру "темные туземцы". Его куда больше, чем у "свободных" американцев, чьи страсти по президенту Джону Кеннеди фиксировал Корнелл Капа, брат легендарного Роберта.

Б.Реймс. "Шарлотта Рэмплинг"

Итак, volens nolens вырисовывается самая главная тема - ее диктуют не столько кураторы, объявляющие основные "направления", подчас не выдерживая правила игры, но сам формат фотофеста - мирной агрессии в жизнь города. На поверку это "Путешествие", захватывающее и другие темы биеннале, происходящее в самых разных направлениях (во времени, пространстве, далее как угодно: в истории, от политики до искусства, в сознании и подсознании, в ландшафте топографическом и телесном). Но нам не дадут расслабиться и безмятежно насладиться красотами Старого Света, где высадился десант наших мэтров и дебютантов - участников проекта "Русский взгляд на Европу", где нет ни рая на земле, ни зверского оскала империализма, - или экзотикой Бразилии, которой предан Себастьяно Сальгадо. Нарочитая антиэстетичность, заземленность, отсутствие лакировки - лейтмотив и для тех, кто посвятил себя архитектурной фотографии. Даже не верится, что Стефан Кутюрье, выставляющийся в МУАРе, снимал не наше Чертаново, а города процветающих стран: как видно, стереотипы мышления одинаковы для зодчих полумира, а человек зачастую повсюду несвободен в выборе места проживания (так, чтобы радовало глаз)... В этих ландшафтах удивительным образом сошлись минимализм и конструктивизм, а их монументальность поражает, тем более что ничего значительного здесь, кажется, не найти. Более того, проза жизни завладела не только "спальными" новостройками, но и виллой, где Кутюрье нашел весьма странный источник вдохновения, любуясь энергией разрушения и поэзией запустения. Поражает другое - необычный ракурс, когда небоскреб снят не снизу вверх, с точки зрения пигмея, а в лоб - уж не с вертолета ли?

Антитезой выглядит "Средиземноморье" Миммо Йодиче: один из патриархов современной фотографии показал в ЦДХ фрагменты храмов, амфитеатров и прочих строений, навеки оставшихся в огромном, некогда едином регионе - гигантском котле, где финикийцы, греки, римляне сварили чрезвычайно питательный бульон для всей будущей Европы. Руины несут в себе и воспоминание о былом величии, и зерно грядущих катаклизмов. Тема любви и одиночества - одна из стержневых у Йодиче: грустью овеяны Аполлон и его мраморные коллеги... Но важнее не катастрофы, а тот культурный отпечаток, который наложен древностью на всю европейскую цивилизацию. Это не просто археология, хотя именно она служит отправной точкой для образного прочтения следов античности. И не ностальгия: средиземноморская культура для Йодиче - почти синоним Европы. Пространство и время он расширяет до мегаисторических пределов - вневременного и вечного.

Занимательно, что почти те же параметры обнаруживаются на снимках россиянина Владимира Мишукова, запечатлевшего совсем уж бросовый материал. Даром что найденный в "прекрасной Франции". Старые, покинутые заводы, где железный хлам - впору устраивать субботник по сбору металлолома - заполонил опустевшие цеха, а в офисах, покрытых пылью, забытые на стене бумажки словно поржавели - такое ощущение усиливает свет закатного солнца. И эти вовсе не уродливые, а неправдоподобно красивые кадры - этакие гризайли ХХI века - тем страшнее, что сих величественных руин коснулось дыхание смерти, какого нет и в помине среди развалин двухтысячелетней давности.

...Ох и тяжкая это работа - заниматься фотоискусством. Достается и авторам, и наблюдателям: где проходит грань между подлинностью и вымыслом, прошлым и будущим, искусством и репортажем, наконец, личностью героя и той смысловой нагрузкой, которую вкладывает в его облик автор портрета? Вопросы множатся, а ответы все менее очевидны по мере перемещения из одной точки фотофеста к другой. Любопытство уступает место недоумению, заставляя по-новому воспринимать мир и пересматривать стереотипы. Может, для того и устроен оглушительный и всеядный карнавал фотографии?

Сорок лет катарсиса

В Московском музее современного искусства развернуты две выставки - звезды американской арт-сцены Нан Голдин и надежды отечественного искусства Сергея Браткова. Нан Голдин до этой весны в Москве никто не видел. В рамках Фотобиеннале - сокращенный вариант нашумевшей ретроспективы в парижском Центре Помпиду в 2001 году.

Из немногочисленных отечественных публикаций можно было узнать, что творчество Нан Голдин посвящено жизни и быту американских маргиналов, что ее называют рупором феминизма и что фотографии шокируют зрителя. Теперь секретов нет - в Ермолаевском переулке можно все увидеть своими глазами.

Московского зрителя шокировать трудно, а в этом году Фотобиеннале и вовсе взяло с места в карьер, предложив на одной из первых выставок проект юной, но совершенно бесстрашной Юлии Бочковой "Дикие фрукты". Крупноформатные портреты женских гениталий, поданные по разделу "соблазн", вряд ли кого-то соблазнят, но шокируют наповал. Дальше речь пойдет о том, чем шок отличается от искусства.

Экспозиция Нан Голдин заняла два этажа - несколько десятков больших фотографий и два слайд-фильма. Фотографии такие, которые профессионалы не любят: снято чуть ли не "мыльницей", следы вспышки, композиции случайные. Эту Голдин и фотографом-то не назовешь. Ничто особенно не шокирует. Ну любовники в постели, ну обнаженные, пьянки, однополая любовь - видали и не такое. Одна из серий - история жизни и смерти от СПИДа подруги Куки, второсортной голливудской актрисы с рыхлым испитым лицом. Друзья, подруги, приятели, сама художница - усталые люди, на чьих лицах и телах страсти оставили свои некрасивые следы. Главные темы - любовь, болезнь, смерть. Все просто. Нан Голдин - непременный участник всех событий. Она у постели любовников, она на свадьбах и похоронах, она в больнице - за кадром. Часто в кадре она сама - с друзьями, в дамской комнате, в постели с Брайаном, истории отношений с которым посвящена знаменитая "Баллада о сексуальной зависимости", закончившаяся подбитым глазом и сломанным носом. Это кульминация выставки. Слайд-фильм, механический ритм которого очень точно подстроен под музыку - балладу, исполняемую сдержанно-страстным женским голосом, - создает впечатление душераздирающее. Эта небывалая для современного искусства эмоциональность окрашивает все.

Привычные мучения души, заблудившейся в чистилище огромного города вместе с такими же потерянными спутниками, - история добровольного сиротства перерастает в метафору человеческого существования вообще.

Отказавшись от старого и не ища нового, персонажи Голдин зависают в неуютном, безрадостном пространстве, питаясь сами собой. Их жизнь - слишком затянутая кульминация, за которой сразу следует финал. Нан Голдин не отделяет себя от своих героев. Она живет одной с ними жизнью, любит их, радуется и грустит с ними. Это не игра - мучительные поиски своего "я". Омуты измененного сознания, неэстетичные страсти - настоящая жизнь художницы. Она превращает свою жизнь в сценический акт, демонстрируя публике через безжалостный глазок объектива катарсис, длящийся почти сорок лет, с тех пор, как она взяла в руки камеру и начала строить свою жизнь кадр за кадром.

Соседом Нан Голдин на время фотофеста оказался Сергей Братков - молодой, знаменитый и очень хороший художник. Ни один фестиваль не застрахован от ошибок, и одним из главных просчетов нынешнего стало совмещение этих двух мастеров в одном пространстве. Проект Браткова "Часть моей жизни", в общем, "про то же самое", проигрывает от соседства с Голдин, как проигрывают хорошие актеры рядом с детьми и животными - носителями первозданной подлинности. Зато выставка Нан Голдин подпадает под все программные темы фестиваля - путешествуя с 14 лет, с тех пор как убежала из дома в 1965-м, она непрерывно фиксирует жизнь людей, находящихся в конфликте с обществом и с собой, соблазненных мнимой легкостью следования собственным желаниям.

Непристойные картинки

Так случилось, что чешское фото мы любим. Долгое время журнал с одноименным названием был для наших соотечественников единственным окном в мир большой фотографии, законодателем фотомоды. Нам повезло - в Чехии (тогда она называлась Чехословакией) с фотографией как раз все было отлично, так что наши учились у первосортных учителей. Одним из таких гуру с 1970-х годов был (и остается) Ян Саудек. Говорят, у себя на родине этот человек известен даже меньше, чем в России. Так уж бывает - какая-то черта иноземного художника вдруг затронет в нашем сознании ответную струну, и мы слышим больше, чем сам художник, возможно, хотел сказать. Большая выставка долгожданного Яна Саудека проходит в Манеже при поддержке Чешского центра в Москве.

Саудек говорит много, он даже, пожалуй, многоречив, но это касается только языка фотографии. В своих интервью он краток, об искусстве рассуждать не любит, называет себя самозванцем, сводником и дешевым фраером. И утверждает, что никогда не знал и до сих пор не знает, чем и для чего занимается. Когда художник такого уровня заявляет подобное, это принято считать кокетством, позой, напускным простодушием. Никому не придет в голову заподозрить уважаемого мэтра, что он говорит серьезно. Но выдумывать и пыжиться рекомендуется в начале карьеры, а с вершин звездного положения человек может говорить о себе правду. Что делать, если правда так проста. Думается, Ян Саудек не лукавит, а если и лукавит, то слегка.

Манера Саудека узнаваема - раскрашенные фотографии "под старину", на которых с рыцарским пафосом поисков "вечной красоты", присущих модерну, запечатлены вещи некрасивые, а часто и вовсе уродливые. Вечная женственность отягощена огромными сиськами, отвисшими животами и рыхлыми задницами, материнство откровенно кивает на свои животные истоки, а святость игриво подмигивает с пьедестала. Обилие голых тел "нетоварного" вида в причудливых позах, в причудливых интерьерах, снятых с виртуозностью, замаскированной под стилизацию.

Чешский фотограф - большой фантазер, наделенный общими для его соотечественников чертами: ироничностью, свободой в выборе художественного языка и некоторой долей сумасшествия. Пожалуй, одна из главных составляющих успеха его творчества - занимательность. В рациональный век отвлеченности и умозрительности это уже много. Фотографии Саудека интересно рассматривать, какие бы отталкивающие ужасы ни были на них запечатлены. Так рассматривают экспонаты кунсткамеры, Музея восковых фигур, а если бы в связи с общей гуманизацией общества не отмер сам собой цирк уродов, то и туда бы посетители ходили нескончаемым потоком. Что бы ни говорилось о низменности такого интереса, любопытство к вопросам телесного бытия для человека первично. Саудек удовлетворяет это любопытство так, что мало не кажется никому.

Как бы ни относиться к его темам и моделям, стойкую неприязнь они могут вызвать только у заядлого ханжи, испорченного к тому же тягой к гламуру. Согласитесь, что бедная расплывшаяся толстуха, помещенная в реальный модный интерьер каким-нибудь холодным и равнодушным фотографом, не вызовет никаких чувств, кроме брезгливой жалости и сочувственного замечания: "Эк тебя угораздило, милая!" Фотографии такого рода сейчас не редкость - в их основе лежит быстродействующий, но и быстро проходящий шок, а на долгое внимание им претендовать не приходится. А Саудек любит своих толстых теток, корявых барышень и голых дедушек. Он вполне серьезно предлагает ими любоваться, искренне украшая их тем, что им не повредит - бумажными цветами, дурковатыми шляпками, полосатыми носочками по моде столетней давности. Саудек, безусловно, ироничен, но это добродушная ирония простака, с гордостью хлопающего свою обильную подругу пониже спины и подходящего к вопросам пола с языческой непосредственностью. Хорошей иллюстрацией к сказанному может послужить свежий случай из жизни - скандал, разгоревшийся в Манеже через неделю после открытия выставки. Группа агрессивных граждан требовала убрать из экспозиции диптих "Святая Русь", на котором изображена колоритная пара: в первом случае в одежде, во втором без нее. Обильные груди женщины и достоинство мужчины, тоже немелкого калибра, оскорбили чувства патриотически настроенных зрителей. В ход пошли угрозы погрома. На переговоры были вызваны сотрудники Московского дома фотографии, привычные к подобным разборкам. За полчаса разгоревшиеся страсти были потушены, но группа граждан все-таки продолжала настаивать, чтобы оскорбительное с их точки зрения название было заменено на "Богатства России". Парадоксальным образом, сама того не желая, толпа угадала истинный смысл изображения. Слово "святая" у Саудека равнозначно "сакральному" - перед нами аллегория плодородия со всеми атрибутами первобытных божеств. Понятия "святого" и "священного" - часть философии и эстетики Саудека. Его "крашенки" - плоть от плоти китчевой католической эстетики Средней Европы, где аляповато-"красивые" изображения святых и ангелов украшают стены в домах польских и чешских бабушек. Благообразная раскраска придает рискованным сюжетам оттенок несомненной непристойности, но простодушной, здоровой, средневеково-карнавальной.

Семидесятилетний фотограф как дитя играет со своим зрителем, окуная его в атмосферу наивных представлений о красоте, возвращая его к озорным мыслям подростка: "Что будет, если раздеть эту тетку?" - заставляя подглядывать в замочную скважину или окошко бани. А тот уж волен делать выводы в меру своей образованности, свободы и вкуса. Чешский "фраер и самозванец" заслужил право не рассуждать о своем искусстве - за него это сделают другие.

ПАЛИТРА

• Раздвоение (фото)личности
  Соблазны и сюрпризы VI Международного месяца фотографии в Москве