Главная | Форум | Партнеры  |
|
КиноКартина |
ГазетаКультура |
МелоМания |
МизанСцена |
СуперОбложка |
Акции |
АртеФакт |
Газета "Культура" |
|
№ 46 (7556) 23 - 29 ноября 2006г. |
Рубрики разделаАрхивСчётчики 
|
|
ПалитраПейзаж близкого будущегоСергей Калмыков и Максимилиан Волошин в ГМИИ имени А.С.Пушкина Елена ШИРОЯН
Художник (разумеется, настоящий) устремлен в будущее, музей - в прошлое. Художник живет в мире фантазий, даже когда числится реалистом; музей же имеет дело с материей весомой, грубой, зримой - с вещдоками тех самых грез и иллюзий, благодаря которым творцы входят в историю. Примеров тому, как уживаются полет в небеса и хождение по тверди земли, на практике сколько угодно. И все же весьма разительный образчик явил Пушкинский музей, открыв выставку "Моя планета" Сергея Калмыкова - того самого, что выведен в романе Юрия Домбровского "Факультет ненужных вещей". Персонаж этот - не романный, а реальный визионер, "последний авангардист первого призыва", как назвал себя сам, - более знаменит не своими работами (они производят неизгладимое впечатление, но видели их немногие), а славой непризнанного гения и... чудачествами. В Алма-Ате, где он жил с 1930-х до своей кончины в 1967 году и где его почитают как гуру, до сих пор ходят легенды, как посреди города он раскладывал на земле свои полотна: чтобы их было видно из космоса! Одевался пестро и затейливо: желтые и фиолетовые наряды немыслимых фасонов (сшитые из театральных декораций, на зависть сегодняшним современным художникам) в годы, когда все кругом носили скучное черное и серое, - иначе сверху не разглядеть! Упорно творя собственную мифологию, написал о себе для воображаемой энциклопедии: "художник-философ, изобретатель, фантаст, автор многочисленных фолиантов, дневников, жизнеописаний, неотправленных писем, посвящений, афоризмов, сарказмов и лирики". А также эксцентрик, эклектик и эстет, даже архитектолог - этот неологизм содержит намек и на демиурга, и на архитектора-утописта. Башни посреди пустыни, города будущего - "бумажное" зодчество, рожденное парить в эфире, есть и в экспозиции "Моя планета". Картины, офорты, рисунки, рукописные книги (увы, в фотокопиях) - всего 70 экспонатов, классическая цифра для персональной выставки, пусть и первой в Москве за 115 лет со дня рождения автора. На самом же деле - крохи: огромное наследие Калмыкова сосредоточено в Алма-Ате (плюс его родной Оренбург, питерский Русский музей, ряд частных собраний от Казахстана до Франции и США). К счастью, Казахский госмузей сумел не упустить его произведения, став почти монополистом - ведь Калмыков не продавал своих работ, боясь распылять корпус собственного творчества: был убежден, что только так его поймут потомки. Проявляя интерес ко многим направлениям - от символизма до беспредметного авангарда, сам он не укладывался в стилистические "рамочки". Великолепный рисовальщик, он не желал копировать натуру, а изобрел собственный "стиль Монстр" с ломаной, нервной, очень выразительной линией. Есть легенда, что именно он придумал сюжет с купанием красного коня, подхваченный его учителем Петровым-Водкиным: в благодарность за бесценный мотив тот придал юноше-всаднику черты Калмыкова. Вряд ли мы выясним истину, но художник, в 1909 году ринувшийся в Москву учиться живописи, пересек разные орбиты. Работ его будто коснулись Борисов-Мусатов и Добужинский, Климт и Клее, а то и Ларионов, Тышлер и Чекрыгин, футуристы и даже сюрреалисты... Знал он и Малевича с Кандинским; возможно, был осведомлен о Филонове - параллели явные, как и с киевлянином Богомазовым, тоже писавшим теоретические трактаты. Да, Калмыков пропустил через себя всевозможные токи, но сознательно никому не подражал, хотя во многом совпал с мейнстримом. Правда, сугубо неофициальным: мистика, русский космизм, фантомные образы инопланетян, полный символики мир животных с мудрыми слонами, способными летать... Вступив в Союз художников Казахстана (редкая удача в 1936-м, когда за неумение "вписаться" легко было получить бесплатную путевку далеко и надолго), вскоре бросил членский билет на начальственный стол: мол, в таком союзе состоять не желаю. Парадокс, но Калмыкова не тронули - спасла репутация городского сумасшедшего. "Но я не сумасшедший. Я вижу иные миры", - ответ художника тем, кто привык мыслить стереотипами. Выставка позволяет вообразить и пропавшие работы Калмыкова для театра и цирка. За декорации его ценили: писал он их стремительно и так ярко, что вызывал аплодисменты. И все же умер от истощения - жил бобылем, и тема одиночества сквозит в его листах. Хотя его мало волновал обыденный мир - одержимый иным, он существовал в четвертом измерении. Не потому ли, исследуемый давно, Калмыков еще скорее легенда. Ветры арт-рынка помогли открыть это имя Москве: с помощью фонда "Русская культурная инициатива" галерея "Новый эрмитаж-1" добавила свою коллекцию к калмыковским офортам из ГМИИ им. Пушкина. Добавилось и надежд на серьезное изучение этого мастера с непреложным включением его творчества в контекст эпохи. Выставка Сергея Калмыкова отлично рифмуется с устроенной в соседнем здании Музея личных коллекций экспозицией Максимилиана Волошина, чьи акварели преподнес ГМИИ Михаил Барышников. Живущий в США танцовщик недавно показывал в Пушкинском музее свою арт-фотографию, и его дар можно расценить как ответный жест. Притом обещано, что не последний: с некоторых пор известный и как собиратель искусства покинутого отечества, Барышников объявил о намерении "со временем передать в дар Музею русскую живопись, хранящуюся у него дома". Талантливый дилетант в живописи, Волошин чаще проходит по ведомству Литературного музея (кстати, сотрудник оного Александр Гусев расставил в атриуме Музея личных коллекций щиты с редкими фотографиями Волошина - благодаря сильному увеличению они окружают входящего, словно стены дома поэта в Коктебеле). Это дало сотрудникам ГМИИ основание назвать выставку, вобравшую в себя 28 акварелей крымского затворника, "редким в современной музейной жизни явлением". Безусловно, волошинская Киммерия мало похожа на "Лунный джаз" Калмыкова - сходство здесь глубинное: оба художника вдали от "магистральной линии" советского искусства питались идеями Серебряного века с его визионерством и символизмом. По сути маргиналы, во сне наяву они стремились перейти границы "видимых явлений" (слова Калмыкова), "отдаться Зрению" и в импровизациях достичь синтеза слова и визуального образа - вполне в духе времени, щедрого на подобные примеры (вспомним хотя бы теорию Кандинского). Певучая линия у Волошина и колючая, угловатая у Калмыкова гармонически сливаются в "нечто совершенно ирреальное", по Александру Бенуа. И воплощают ту реальность фантазии, которая органична где-нибудь на орбите, в виртуальных лабиринтах Интернета - и в классическом музее. Также в рубрике:
|