Главная | Форум | Партнеры  |
|
КиноКартина |
ГазетаКультура |
МелоМания |
МизанСцена |
СуперОбложка |
Акции |
АртеФакт |
Газета "Культура" |
|
№ 41 (7602) 18 - 24 сентября 2007г. |
Рубрики разделаАрхивСчётчики 
|
|
Одна неделяБлиже к телуЭкстремальная "Территория" ПРОЕКТЕлена ФЕДОРЕНКО
Актом коллективной мастурбации завершилась танцевальная часть фестиваля "Территория". На пластический экстрим сподвиглась бельгийская труппа "Les Ballets C de la B", что следует читать как "Балеты компании из Бельгии". Хореограф Алан Платель, адепт радикального искусства, привез в Москву спектакль "Vsprs" - аббревиатура слова "Vespers" ("Вечерня") на музыку "Vespers of the Blessed Virgin Mary" Монтеверди ("Вечерня Пресвятой Деве"). Барочные церковные мелодии, даже в осовремененном джазовом варианте отлично исполненные живым камерным оркестром и солисткой-сопрано, как могли сопротивлялись действию на сцене, и тут ничего не поделать: на трагическом противопоставлении гармонии и истерии сочиняет Платель. Зато музыка вполне сцеплялась с космической мощью оформления: огромные белые горы колыхались и дышали - сделанные из лоскутов ткани, они приходили в движение от малейшего колебания воздуха. Ввысь карабкались люди, сообща и поодиночке, срывались и достигали вершины, но, так и не познав смысла, возвращались на грешную землю. На земле-сцене тоже творилось нечто невообразимое: произносился монолог об "одинокой какашке", хватались зубами за туфли, бились в истерике, сдирали с себя одежды, по-русски произносили приличные и не принятые в обществе слова, вообще - бесновались и целенаправленно развенчивали пословицу "В здоровом теле здоровый дух". И то: "Территория" выстраивалась под девизом "Тело в городе". Обладатели тела потрясают: на 90 градусов по отношению к торсу разворачиваются их бедра, без разбега они взмывают в воздух, закинув ноги за шею, бегают на руках и безукоризненно воплощают любые пластические скороговорки. Завидовать им не только цирковым гимнастам-каучукам, но и режиссерам: бельгийские артисты близко подошли к воплощению идеи универсального актера: они поют, танцуют, говорят - все равно хорошо.
Спектакль отсылает к символам евангельских притч с самого начала - юноша мнет каравай хлеба и утоляет жажду водой. Только вот тело не уживается с дьявольским нутром: похожий на параноика, он с остервенением мнет буханку, зубами рвет корку. Диагноз хореографом поставлен сразу: мир нездоров и заселен душевнобольными людьми, которые выворачивают наружу все свои комплексы и фобии. Платель честен, он утверждает, что толчок к работе получил от фильмов доктора-психиатра Артура Ван Геухтена, заснявшего своих пациентов в состоянии гипноза, когда человек утрачивает над собой контроль. Клинически больной дух и впавшее в угар тело - психоанализом из этого ряда занималась в недавнем прошлом Пина Бауш, но теперь ей милее бабушкины танцы и шорохи океана. Массовое совокупление четырнадцати танцовщиков, озабоченных и неудовлетворенных, как и дуэтные спаривания, становились кульминацией "Весны священной" Эдди Маалема, осуществленной в его французской труппе темнокожих танцовщиков. За неполных сто лет балет Стравинского знал множество прочтений, начиная с легендарного тандемного опуса Нижинского - Рериха. И у каждого была своя "Весна" - как своя судьба. О своем поведал и Маалем - он видит жизнь в столкновении двух пространств (миров, менталитетов) и конфликте человеческих тел (обнажении их глубинной "сущности"). Спектакль завершает африканскую трилогию Маалема - своеобразный пластический отчет о его поездке в Нигерию. По хореографии он нарочито и умышленно примитивен: первобытная стая выполняет экспрессивные прыжки, эротические конвульсии сплетенных тел, бодания и трения человеческой массы. Этот достаточно бессмысленный и животный по сути движенческий сумбур мог бы наскучить гораздо раньше, если бы не был надежно подкреплен жгучей энергией и врожденной кошачьей пластичностью шоколадных танцовщиков в пространстве белоснежного убранства сцены. Черное на белом завораживает в каждой мизансцене, тогда как время от времени появляющиеся на экране картины дикой африканской жизни лишь отвлекают от созерцания графической красоты.
Проекции и абсурдность поведения человека в одиночестве (его самокопание в своей надорванной психике) - оформительская и смысловая основы двух моноспектаклей финского танцовщика и хореографа Теро Сааринена. Несколько лет назад он запомнился Москве спектаклем своей финской труппы под названием "Ветер", поставленным в содружестве с музыкантами из Японии и африканскими исполнителями на тамтамах. "Человек в комнате" - история, которую можно назвать биографической (в основе - факты жизни и творчества художника-абстракциониста Марка Ротко), не сочини ее женщина - легендарная гранд-дама и философ современного танца Каролин Карлсон на музыку "Apocalyptica" Гэвина Брайерса. Мысль глубже пересказа жизненных коллизий: муки творчества, ограниченность идей, часто подстерегающая людей искусства, и трагическое мировосприятие. Что выражено наглядно: на сцене большой мольберт (на него герой вскакивает, его двигает - то есть ведет с ним диалог), тюбики с красками (ими к концу спектакля будет разрисовано все тело артиста) и несколько широких штанов - не ширпотребных, а штучных, оформленных мастером (в одних он станцует). За терзания "отвечает" пластика - герой корчится, заламывает руки, то вдруг затихнет, остановившись, или мелко засеменит. Видно, хочет вырваться из замкнутого пространства, преодолеть кризис, но сладкий плен искусства, конечно, не отпускает. С центробежной силой хореограф выкручивает суставы и душу танцовщика (с исполнителем Карлсон роднит многое - и финское происхождение, и страсть к Востоку, и желание экспериментировать с гибкостью мужских тел, что доказали "Тигры в чайном домике", уже представленные Москве).
Монотеатр Сааринена - некий гибрид европейской рефлексии и восточной пластики (танцовщик свободно владеет японским танцем буто - отсюда уникальные гутаперчивость и легкость). Второй спектакль "Охота" - постановка самого Сааринена на музыку "Весны священной" Стравинского. Перед образами этой музыки стушевался бы любой одиночка, но не Сааринен. Впечатления встроены в мир личности, в котором заключены палач и жертва, охотник и птица, агрессия и покорность, черное и белое, тело и душа. Актер сам становится экраном - на его тело проецируют замысловатые вязи узоров, и оно оказывается облаченным в сказочной красоты костюм, стробоскоп бьет по глазам и нервам зрителей - об этом, кстати, предупреждало объявление, предостерегая людей с проблемной психикой. Жеманным и нежным не уберечься, как не остаться нормальным человеку в урбанистической подавляющей среде. Это и хотел сказать Сааринен, рисуя жизнь птицы: от появления на свет из мрака скорлупы до точки лазерного прицела на лбу при роковой встрече с охотником. Наблюдение не без опаски: оптимизма спектакли не прибавляют, жить после них тяжелее, а уж осознание того, что человек - животное, подверженное лишь инстинктам, - и вовсе мучительный итог фестивальной программы. Сплошная вивисекция, только в роли подопытного - человек. О многом устроители предупреждали: и о борьбе человека с агрессивной средой, и об экспериментах с новейшими технологиями.
Еще одно выяснил первый же спектакль - "Вываливающиеся старухи" Алексея Ратманского по Хармсу и Олейникову на вокальный цикл "Любовь и жизнь поэта" Леонида Десятникова, который обратился к поэзии обэриутов. К счастью, этот замечательный серьезный композитор (которому время упрямо навешивает ярлыки "культового" и "модного") в последнее время вплотную приблизился к танцу и вполне успешно - судя по "В сторону "Лебедя" и "Русским сезонам". Музыкальная часть была безупречной: тонко чувствующий композитора Алексей Гориболь исполнял партию рояля, а тенор Марат Гали не только услаждал своими вокальными данными, но и четко артикулировал - ни одна приставка не смогла выпасть и нарушить смысловую связь. Ратманский поставил балет на свою команду за рекордные сроки - менее трех недель. Известно, что обэриуты изощренно играли детской простотой, но каждому, и не только родителю, известно и то, что детские ассоциации лишь прикидываются простой элементарностью. Они летят в пространства метафизики, что отлично поняли и композитор, и хореограф. Только на первый взгляд кажется, что буквальная иллюстративность правит балом: Муха должна летать (Татьяну Ратманскую и передают из рук в руки, не опуская на землю), влюбленный в нее Биолог должен страдать (сам Алексей Ратманский это и делает), Бабочка, чью "мамочку съели жиды" (Анна Никулина переживает никак не меньше Умирающего лебедя), Старуха страшится приближения Вечности (Анастасия Винокур играет смешно и серьезно). Обаятельны все - Наталья Осипова и Геннадий Янин, Екатерина Крысанова и Андрей Меркурьев, Денис Савин и Руслан Пронин. В "Старухах" множество вполне серьезных балетных ассоциаций и остроумных пародий, ремесла и вдохновения, тоски и ностальгии. Вообще-то обэриуты, предложившие вариант российского абсурда (у них - Кафка, у нас - Хармс), были странными молодыми людьми. Наделенные талантом детской первозданности видения, они создали некое кружковое искусство - когда люди говорят на одном языке и в этом оказываются самодостаточными. Вот таким кружковым искусством, а отнюдь не манифестом нового, и оказались танцы "Территории". Все, что не провоцирует, относится к рутине: думаю, именно так можно определить кредо фестивальной танцнедели. ("Старухи" вывалились из его контекста.) По большей части зрителями оказались студенты российских театральных вузов (совсем скоро им становиться на путь отечественного искусства), которые, и такая опасность есть, воспримут ставку на вызов и провокацию как магистральную линию творчества. Остается надежда, что концептуальную запрограммированность можно "разрулить" приглашениями этих же студентов на иные фестивали. Ведь человеческая радость всегда актуальна, а эпатаж и тяга к депрессиям отступают на маргинальные территории, как было замечено на иных форумах. Также в рубрике:
|