В Петербурге наблюдали НЛО

Новое "Лебединое озеро"

Юлия ЯКОВЛЕВА
Санкт-Петербург

Премьера "Озера" Никиты Долгушина в Театре имени Римского-Корсакова (бывшей Оперной студии) всколыхнула сонное петербургское межсезонье. Конечно, потому, что это - Долгушин, главный балетный интеллектуал Петербурга. Конечно, потому, что это - Театр консерватории, известный своими опытами с аутентичностью ("Послеполуденный отдых фавна" Нижинского, забытый концертный репертуар Павловой). Но главное: потому, что это - "Лебединое озеро".

Битва хореографов при "Озере" - острейший сюжет русской балетной истории. Ни один из академических балетов, да еще и на музыку Чайковского, не подвергался стольким редакциям. Сразиться с ним пробовали едва ли не все русские хореографы. И каждый "оставался хром, как Иаков". Конгениальный музыке спектакль так и остался утопией.

Московская премьера "Озера" в 1877 году, как известно, провалилась. О музыке вспомнили вновь почти через двадцать лет - уже после смерти Чайковского. За дело взялся опытный капельмейстер Мариинки Ричард Дриго. Безжалостно нарушая симфоническую логику автора, он к премьере 1895 года вогнал-таки музыку в жесткие нормы традиционного балетного спектакля. Партитура была подстрижена, перетасована, разбавлена вставными номерами. Хирургическое вмешательство Дриго сделало балет жизнеспособным. Тем не менее последующие работы проводились под знаменем возврата к "подлинному Чайковскому". В хореографии было железно выделено вневременное лебединое grand pas второй картины (Лев Иванов) и "черное" pas de deux (Мариус Петипа) - они сохранялись во всех позднейших редакциях. Остальное балетные редакторы нещадно растерзали: сегодня от подлинных текстов Иванова и Петипа остались одни ошметки. Но ни один спектакль так и не превзошел версию

1895-го. "Озеро" как будто мстило за попытки усидеть на двух стульях: вернуться к не тронутому Дриго музыкальному оригиналу, одновременно клянясь в верности Иванову и Петипа, по заказу которых и работал "варвар" Дриго.

Самозабвенно припасть к версии 1895 года попытался лишь Федор Лопухов. Он, как помнил, восстановил ее для МАЛЕГОТа, но не вызвал сочувствия ни в публике, ни в балетной общественности. Эта попытка была последней. Затем даже то, что считалось неприкосновенным, было осовременено. То есть упрощено графически (достаточно вспомнить фотографии премьеры). И взамен старых пластических подробностей и орнаментальных избытков, уже помимо редакторской воли - щедро облеплено балеринскими отсебятинами. Как это часто случается, клятвы в верности оригиналу остались лишь в театральных программках.

Конец мучениям положил Константин Сергеев. Он превратил "Озеро" в респектабельный мельхиоровый сплав, растворивший обломки серебряных изделий гг. Иванова и Петипа. В таком виде оно и было (не без облегчения) канонизировано в качестве "шедевра классического наследия".

Потом с "Лебединым" стало твориться нечто странное. Оставим в покое Мариинский театр: хранить наследие - его давняя специализация и привилегия. В остальном Петербурге балет Чайковского постепенно превратился в вульгарную эмблему балета вообще. Стал явлением "маленького мира" Ильфа и Петрова. Мира вне географии - мира, который в ответ Чемберлену выпускает резиновые "уйди-уйди" с портретом этого самого Чемберлена. В "большом мире" Ноймайер превращал Зигфрида в безумного баварского короля Людвига, а Бург и Экк упражнялись в постмодернистском стебе. Тем временем в "маленьком мире" "Озером" неизменно угощали делегатов. Туристы осматривали его где-то "в промежутке" между Эрмитажем и крейсером "Аврора". Танец маленьких лебедей стал всенародным хитом (с карикатурами в журнале "Крокодил" и частушками вроде "лихо пляшет балерина, талия, как у осы, сразу видно, что в буфете не хватает колбасы"), при этом вполне допускалось ни разу не быть ни на одном балетном спектакле. Усилиями альтернативных академичной Мариинке балетных контор "Озеро" окончательно вышло в тираж. Превратилось в зрелище тошнотворно вялое, самодовольно невинное и забавное одновременно: "Нет, мой друг, Сальери! Смешнее отроду ты ничего не слыхивал... Слепой скрипач в трактире разыгрывал voi che sapete. Чудо!".

Если "Озеро" и подвергали правке, то потому только, что у кого-то что-то не вышло с рекрутами перед очередным гастрольным галопом. Кордебалет мог сокращаться, а танцы упрощаться - по финансово-технологическим соображениям. И только. От настоящих редакций (предполагающих действительно творческий взгляд на спектакль) Петербург отвык. Так что если даже консерватория "Озеро" и провалила бы, ей все равно были бы благодарны. К премьере Долгушин подошел ответственно. В музыкальные "соавторы" взял скрипача Сергея Стадлера. На премьере Стадлер исполнил все скрипичные соло, в промежутках дирижируя смычком. Главное достижение: балет шел в изнурительных (для танцовщиков) авторских темпах Чайковского. Сценографию отдали на откуп самому занятому питерскому художнику Вячеславу Окуневу - постоянному сотруднику Эйфмана. Окунев по обыкновению сделал красиво, богато и внятно: сложные средневековые (вроде как) формы, супердорогие ткани, золотая вышивка, обилие деталей. На заднике - предгрозовой пейзаж a la Айвазовский в сменной (на каждый акт - новый цвет) массивной раме из веток и мерцающих кристаллов. Единственное творческое самоограничение - цвет. Первая картина - в синих тонах, третья - в золотисто-красных. Лебеди традиционно в белом. По исполнительской части обошлись своими силами. Со стороны - только Одетта-Одиллия: Маргарита Куллик из Мариинки.

Концепцию спектакля сформулировал сам Долгушин: "Лебединое озеро" - последний романтический балет". Отсюда - регламент выразительных средств: пуанты - балерине и фантастическим лебединым девам, щебет партерных pas - придворным дамам, лирико-героические полеты - Зигфриду. Отсюда - "бытовые" жесты, размывающие условность танца: круговые академические pord de bras девушек-птиц (из III позиции через I и подготовительную, снова в III) сменил пантомимный плач с ладонями, скользящими по лицу. Приглушена графика танцев. Белые тюники закрыли колени кордебалетных танцовщиц (как ни странно, получилось весьма красиво). Расширилась партия Зигфрида. Была тщательно прорисована роль Ротбарта. Итого: прежние персонажи образовали новую геометрическую фигуру. Вместо антитезы времен Петипа (Одетта - Одиллия) - квадрат (Одетта - Одиллия - Зигфрид - Ротбарт), отсылающий, скорее, к "Сильфиде" Тальони (Сильфида - Эффи - Джемс - Мэлж).

Увы, кардинально менять спектакль Долгушин не стал. Помешали то ли пиетет перед глыбой академических версий (в которых Долгушин танцевал много лет), то ли опасения за прокатный рейтинг новинки. Скорее всего - и то, и другое. В консерваторской версии есть все, чем когда-то гордились прежние редакторы. Инсценировка увертюры в отличие от варианта Бурмейстера - сугубо сценографическая. Попытка вернуться к авторской редакции Чайковского: симфонически цельная 4-я картина. Реверансы в сторону спектакля 1895 года: с партии Одиллии соскоблены "неологизмы" полувековой давности (produced by Плисецкая, Дудинская), ампутирована партия Шута, введенная Горским. Исполнители также преуспели по части аутентизма: невзначай напоминали о былинных временах, когда утренний класс для кордебалета был необязателен. Поклон Лопухову лично: вариация Одиллии идет в его сочинении. Оживлены во вкусе Горского массовые мизансцены.

Опись можно длить и длить. Означает это, по-видимому, одно: если Петербург когда-нибудь и дождется нового "Озера" - совсем нового, - то явно от человека, который ничего не будет знать об истории спектакля. Вроде Матса Экка, проделавшего для себя повторно "Жизель" только в беседе с интервьюером.

МУЗЫКА

• В Петербурге наблюдали НЛО
  Новое "Лебединое озеро"
• Духовной жаждою томим
  Епископ Серафим, потомок знаменитых адмиралов
• "Русь изначальная" и другие