Главная | Форум | Партнеры  |
|
АнтиКвар |
КиноКартина |
ГазетаКультура |
МелоМания |
МирВеры |
МизанСцена |
СуперОбложка |
Акции |
АртеФакт |
Газета "Культура" |
|
№ 25 (7688) 2-8 июля 2009г. |
Рубрики разделаАрхивСчётчики 
|
|
ТеатрГоголь под соусом Чили"Шинель". "Театро Милагрос" Александра ВАСИЛЬКОВА
Когда смотришь здесь "их" постановки нашей классики, все кажется, что есть некоторый крен. Мы тут, у себя, глубоко понимаем любых Шекспиров и Ибсенов, а вот насколько широка щелочка, в которую "они" подглядывают за нашей загадочной русской душой, - это мы еще решим. Да и русские имена в переведенной на чужой язык пьесе звучат забавно. Конечно, общих правил нет, конечно, восприятие не одинаково, но, согласитесь, в большей или меньшей степени эта наша снисходительность чувствуется почти всегда. Когда я шла на "Шинель" чилийского "Театро Милагрос" - "Театра Чудес", - мне не только хотелось посмотреть, какие у них куклы и как их водят, но и, как всегда это бывает, через выбор самого текста, и фрагментов этого текста, и способа взаимоотношений кукловода с куклой, словом, в сложной системе зеркал разглядеть и чужое отражение, и собственное в чужих глазах. Чилийская "Шинель" показалась в первую очередь историей социальной, довольно близкой к тому, чему нас учили в школе. Должно быть, мы за те три десятка лет, что Норштейн "шьет" свою мультипликационную "Шинель" успели основательно впитать его толкование, но ведь оно не было навязано сопротивляющемуся изо всех сил гоголевскому тексту, и потому невольно всякого нового Акакия Акакиевича сравниваешь с тем, уже привычным. Тот, несмотря на все обиды и унижения, какие ему приходилось терпеть, - человек счастливый, человек на своем месте, человек, беззаветно любящий свое дело, в нем находящий наслаждение и о большем не мечтающий. Чилийский "Акакиевич" (так в спектакле персонажи друг к другу обращаются - "Петрович" и "Акакиевич") - существо подневольное, он завален непосильной работой, задыхается под грудой бумаг. Часто, когда смотришь спектакли на чужой площадке, остается некоторое сомнение в том, так ли все было задумано или надо сделать некоторую поправку на свет, расстояние до зрителей и прочее. На этот раз я толком не поняла, был ли задуман "черный кабинет", или так и предполагалось, что мы увидим кукловодов. В любом случае гигантские по сравнению с куклами серые фигуры людей были хороши. Планшетные куклы, в последнее время заметно потеснившие всех остальных, совершенно особенные. Механизм управления и весь на виду, теснее актер может быть связан разве что с перчаткой, и в то же время скрыт, кукла выглядит завершенной, отдельной, без видимых лишних деталей, она и на равных с человеком, и полностью ему подчинена, вернее, эти взаимоотношения то и дело меняются по ходу спектакля. Сцена в департаменте - из тех, где Акакий Акакиевич живет самостоятельно, в нашем восприятии он - человек, а неясные серые тени, теснящие его и со всех сторон подсовывающие бумаги, - воплощение нечеловеческого, неживого, механического, чего-то такого, что управляет нашей жизнью. Да и отнимают у героя новую шинель человеческие руки, тут уж без всяких сомнений читающиеся как вмешательство посторонних, внешних по отношению к этому кукольному миру сил. Вот сослуживцев играют те же куклы, выглядывающие из окошек по обе стороны портала. Зато Петрович всякой инфернальности здесь лишен напрочь. Он ни в малейшей степени не искуситель, соблазняющий новой шинелью, которая неминуемо потянет за собой перемены в жизни, он и не мастер, стосковавшийся по настоящей работе. Просто маленький, задавленный долгами человек, ухватившийся за возможность хоть как-то подправить свои дела, и неслучайно они так долго и подробно торгуются (чего у Гоголя нет вовсе), да и после, когда шинель уже готова, Петрович озабочен в первую очередь получением своих восьмидесяти рублей, а не тем, как шинель выглядит на заказчике. (Помните, как он у Гоголя с разных сторон на улице забегал посмотреть?) Да и значительное лицо здесь, в общем, тоже человек маленький: недавно и невысоко выбился, слегка зарвался и быстро был наказан. Чилийцы рассказали нам историю из нашей жизни, сохранив русские имена, российские деньги, петербургскую погоду. Но не стремились к исторической точности - гоголевскую крылатку Акакий Акакиевич надевает поверх вполне современного пиджака. Они рассказали нам свою историю, посадив в учреждение, по которому мечется несчастный ограбленный Акакий Акакиевич, Гонсалесов и Моралесов (за точность фамилий не поручусь). И общечеловеческую и вневременную историю - а это уже в анимационных эпизодах, например, детства и молодости Башмачкина с предельно обобщенными человечками. А еще они попросту жалеют Акакия Акакиевича, сочувствуют Петровичу и, не оправдывая, тем не менее понимают, отчего это значительное лицо действует именно так. И утешаются или нас, зрителей, утешают тем, что все это происходит только в книжке, которую читает в финале все тот же Акакий, лежа на кровати. Надо ли еще после всего этого говорить о том, что куклы сами по себе хороши, что у них живые жесты, что веришь им и вживаешься в их историю, - неважно, что это сто раз читано-перечитано? Также в рубрике:
|