Главная | Форум | Партнеры  |
|
АнтиКвар |
КиноКартина |
ГазетаКультура |
МелоМания |
МирВеры |
МизанСцена |
СуперОбложка |
Акции |
АртеФакт |
Газета "Культура" |
|
№ 44 (7756) 25 ноября - 1 декабря 2010г. |
Рубрики разделаАрхивСчётчики 
|
|
Под занавесМИХАИЛ КРИЧМАН: Буду держаться не за цифру, а за пленкуБеседу вел Геннадий БЕЛОСТОЦКИЙ
– Посмотрел вашу фильмографию, Михаил, и поразился: за десять лет работы в кино всего шесть полнометражных фильмов! Я был уверен, что при нашем голоде на настоящих профессионалов после “Возвращения” вас будут рвать на части. Или вы предпочитаете работать только с режиссерами топ-уровня? Но надо еще и семью содержать… – На хлеб пока хватает. Даже рекламу, для поддержания живота, стал снимать не так давно – третий год. Но если ушел в кинопроект, разумеется, о рекламе не может быть и речи. – И все же почему так мало фильмов? Не поверю, что не было предложений… – Были, конечно. Не скажу, что сотни или даже десятки, но все они из тех, на которых глаз не остановился, душа не легла, рука не прижалась к сердцу. Несколько раз было, когда режиссер, получив отказ, на следующий раз вновь ко мне обращался. Но если душа не лежит, зачем через себя переступать? Это будет во вред всем, и прежде всего фильму. Заниматься нужно только тем, что тебе близко. Да, есть какие-то вещи, которые можно делать ради денег. Для меня это реклама. Но и в ней можно быть разборчивым: соглашаться, когда режиссер внушает доверие, тема подходящая, идея интересная. Пусть малая форма, но тем не менее… Да, да. В недельный или двухнедельный срок можно сделать то, за что тебе не будет стыдно. И что-то заработать. А в кино… Если серьезно подходить, то требуется несколько месяцев подготовительного периода – со Звягинцевым меньше и не бывает. Бывает больше – год с лишним, как в случае с “Изгнанием”. И как быть, если мне звонят и предлагают через месяц начать снимать фильм? Естественно, я отказываюсь, даже не ознакомившись со сценарием. Я говорю: как вы себе это представляете? Я зайду в павильон, поставлю штатив и начну работать? Зачем вам дорогой оператор, каковым вы меня считаете? Да пригласите любого оператора – и результат будет тот же. Потому что невозможно снять качественное кино без всесторонней подготовки. Я уже не говорю о других слагаемых – добротный сценарий, добротная режиссура, команда единомышленников, профессионализм во всех звеньях. Да, многие снимают, что называется, с ходу, и мы потом смотрим “сериальное” кино. Я – не хочу. – Что привело вас в “Овсянки”, которые только-только вышли на экраны России и Западной Европы? – Сценарий. Я, признаться, раньше не видел ни одного фильма Алексея Федорченко, хотя, конечно, слышал о них. Нас познакомила Мэри Назари – сопродюсер “Овсянок”. Я приехал на встречу с ним и с генеральным продюсером Игорем Мишиным под большим впечатлением от сценария Дениса Осокина и его просто потрясающей повести, написанной изумительным языком. У Осокина на его замысел работало все – и нестандартная форма, и даже орфография и пунктуация. У этой прозы было то, чего я давно не встречал или не встречал вообще, – воздушность, огромный второй слой. В повести и в сценарии я не увидел поразительной, из ряда вон выходящей истории, но она была тем не менее и “держала”. И я еще когда читал повесть, а затем сценарий, понял, что это надо обязательно снимать. И в этой мысли утвердился после знакомства с Алексеем – он произвел впечатление человека легкого, свободного, творческого. Всем своим обликом он внушал доверие. Немаловажным было и то, что наше восприятие прозы Осокина было близким. – Когда читали сценарий, вы уже “видели” кино? – У меня так не бывает. Конечно, как у всякого читателя какие-то образы рождаются, но они смутные, расплывчатые, неосознанные. Это потом, когда ты уже работаешь над сценарием, созревают конкретные художественные и технические решения. Разумеется, я понимал, что мне не просто так дали почитать, а в расчете на дальнейшую совместную работу. Но когда читал, я просто наслаждался литературой. – По манере работы с оператором Звягинцев и Федорченко близки? – Они очень разные люди. Да и условия были разные. С Андреем мы готовились к съемкам не менее полугода, а здесь в нашем распоряжении был всего лишь месяц. – Вы говорили, что на таких условиях априори не соглашаетесь работать… – И здесь я сразу отказался – внутренне, хотя, повторяю, сценарий меня поразил с первых же страниц. Был август, летняя натура уходила, и уже в сентябре надо было начинать снимать. Мое внутреннее “я” категорически протестовало: такую сложную в изобразительном плане картину нужно выносить, до деталей продумать. Но уж очень не хотелось упускать такой сценарий. Да и люди – режиссер и продюсеры – внушали доверие. И через несколько дней мы с Федорченко, художником-постановщиком Андреем Понкратовым и вторым режиссером Сергеем Константиновым сели в машину и дней на десять отправились на поиск натуры – в Нижний Новгород, Иваново, Кинешму… Режиссерский сценарий рождался у Алексея, когда мы ездили. – Совсем недавно в Москве проходил Международный фестиваль современного кино “2morrow”/Завтра”, где вы были членом жюри. Увидели на нем кино завтрашнего дня? – Надеюсь, что завтра люди будут смотреть то же, что и вчера, – в хорошем смысле. Вчера мы наслаждались Брессоном – почему бы и завтра им не наслаждаться? – Лично я не увидел на фестивале нового Брессона… – И я не увидел. Зато увидел фильм итальянского режиссера Микеланджело Фраммартино “Четырежды”, который лично на меня произвел впечатление. Как, впрочем, и на моих коллег: мы единогласно присудили ему Гран-при. Что-то волнующее во мне происходило, когда смотрел, причем неоднократно, я в этом смысле благодарный зритель. И это при всей неоднозначности картины, может быть, избытке документальности в ней. А вот “умничанье” при отсутствии содержания, поток сознания, всевозможные экзерсисы на пустом месте, почесывания левой ногой за правым ухом оставляли равнодушным. Мне очень жаль, что в конкурсной программе, по сути, не было современного русского кино. – Скажите, вас не раздражало то, что фильмы приходилось смотреть в видеопроекции? – Еще как раздражало! Мне, например, было жаль “Ловушку для крабов”, которую пришлось смотреть с чудовищным качеством проекции. Она, на мой взгляд, вполне была достойна приза в номинации “Изображение”. А как расценивать тот факт, что фильм “Четырежды” показывали в искаженной проекции до тех пор, пока Сергей Лозница, председатель жюри, возмутившись, не потребовал поставить нормальный формат? – Но мир, похоже, идет к тому, что “цифра” вытеснит пленку. Как вы относитесь к цифровой камере? – Да нормально отношусь. Пока по качеству изображения они еще не догнали пленку, но постепенно догоняют. – Не могу себе представить, что, допустим, то же “Возвращение” можно снять на “цифру”. Это же будет совсем другое кино… – Согласен – если снимать современными цифровыми камерами, даже лучшими из лучших. Но лет через пять ситуация наверняка изменится. И камеры станут совершеннее, и люди привыкнут к ним, научатся на них работать. Но большое кино, по моим ощущениям, будут снимать на пленке еще долго. Я, во всяком случае, буду держаться за пленку до тех пор, пока буду видеть в этом смысл. – Имеете ли вы возможность быть в курсе того, что происходит в мировом кинематографе? – Стараюсь следить за именами: Ханеке, Карлос Рейгадас… Но нередко открываешь для себя и новое имя. Не так давно нам с Андреем Звягинцевым в Нью-Йорке подарили диск с фильмами венгерского режиссера, сценариста, продюсера и актера Бела Тарра, о котором раньше я, к стыду своему, и не слышал, хотя работает он уже очень давно. Потрясающий режиссер! Это, можно сказать, венгерский Бергман. Прислушиваюсь к рекомендациям друзей и знакомых, вкусу которых доверяю. Сейчас, слава богу, при желании можно посмотреть практически любой фильм. – И как, на ваш взгляд, будет развиваться мировое кино? Заметили новые тенденции? Я имею в виду не коммерческое кино, а кино как искусство… – Самое главное – то, что благодаря доступности цифровых камер и их довольно большим возможностям в кино пришло очень много талантливых людей, и лучшие из лучших затем прорываются в большое кино. В дальнейшем эта тенденция будет только усиливаться. С новыми людьми приходят новые идеи, новые формы, новая эстетика. Далеко не все новое нами воспринимается, но вспомните: и Ван Гога, и Поллака, и многих-многих других современники долгое время напрочь отвергали. И кто знает, не исключаю, что то, что нам сейчас кажется мелким, грубым, неряшливым, безвкусным, в будущем будет выглядеть глубоким и совершенным. – Не раз слышал от авторитетных режиссеров, что главная беда современного российского кинематографа – крайний дефицит настоящих профессионалов во всех областях кинопроизводства. Вы с этим согласны? – Мне везло на настоящих профессионалов. Как подарок судьбы воспринимаю встречи и со Звягинцевым, и с Федорченко. И команды, которые с ними и со мной работали, были вполне профессиональными. – Вам действительно повезло, но зачастую то, что видишь на экране, вызывает оторопь. Примитивная драматургия, вымученные диалоги, одноклеточная режиссура, безобразная игра актеров. – И мне знакомо это чувство… – И все ведь это видят, а тем более специалисты… – Люди участвуют во всем этом, потому что хотят хоть что-то делать: на жизнь-то надо зарабатывать. И при этом многие – я не говорю об откровенных халтурщиках – втайне надеются что-то изменить к лучшему: подправить сценарий, подсказать, помочь режиссеру. Но это, как правило, не удается. И возникает замкнутый круг, в котором постепенно деградируешь и как художник, и как специалист. Это большая беда, что в нашем кино много людей, которые нигде толком не учились, ничего толком не знают и не умеют. Они приходят на съемочную площадку и делают то, что умеют и как умеют, а нередко и это делают плохо. – Напрашивается вопрос: почему? – Многие наши беды от того, что долгие годы мы варились в собственном соку, были лишены возможности смотреть качественные зарубежные фильмы и на них учиться. Потом пришли “свобода”, шальные деньги и отмывание денег, снимать кинулись все, кому не лень, и качество того, что они снимали, опустилось ниже плинтуса. Затем грянул кризис, и из отрасли ушло немало настоящих профессионалов. Теперь мы пожинаем плоды всего этого. Это, так сказать, глобальные вопросы. Если же говорить о частностях… Взять хотя бы такой немаловажный момент. Финансовая мотивация у нас далеко не всегда стоит во главе угла. Конечно, можно сказать: за рубежом на порядок, на два люди больше зарабатывают. И потому, как нам платят, так мы и работаем. Меня всегда коробило, когда это слышал. А вы знаете, говорил я, какие налоги они платят? А вы знаете, как трудно стать членом профсоюза, что дает возможность хорошо и очень хорошо зарабатывать? Чтобы вступить в профсоюз, надо не один пуд соли съесть. Ох, как непросто доказать, что ты достоин. А докажешь, будешь дорожить тем, что ты режиссер, сценарист, оператор, монтажер и так далее. – После “почему” напрашивается “что делать?”. Говорят, что во ВГИКе учат “не так”… – Не знаю достоверно, как во ВГИКе учат, – я в нем не учился. Но слышал от коллег, что у студентов слишком мало практики. В зарубежных киношколах, говорят, другие подходы: там практика стоит во главе угла. Они очень, очень много снимают. Человек, поступивший, например, на режиссерский факультет, осваивает в определенных рамках и смежные профессии: сценариста, оператора, монтажера, актера… Так, может, не надо изобретать велосипед? – А сами-то вы где и как учились мастерству? – Я самоучка. Азы профессии оператора я осваивал на первых своих фильмах – “Небо. Самолет. Девушка” и “Теория запоя” – с помощью настоящего профессионала Евгения Михайловича Майорова, который работал еще в 60-е годы. Он был у меня вторым оператором на всех фильмах за исключением “Елены” Андрея Звягинцева, и я у него научился, как нужно обращаться с пленкой, ставить свет, определять экспозицию и прочим премудростям. С ним я себя чувствовал, как за каменной стеной. А параллельно я смотрел хорошее кино и мотал себе на ус. Это, можно сказать, был мой ВГИК. – Вам, непрофессионалу, доверили снимать кино. Похоже на сказку… – Не было никакого озарения, и я вдруг открыл для себя: это мое. Да, была еще с детства тяга к хорошему изображению, наверное, от природы был вкус. По картинке я легко мог определить художественный это фильм или телевизионный, американское это кино или европейское. Так вышло, что абсолютно случайно я оказался на Российском телевидении – несколько лет проработал монтажером. Потом, в 1996 – 1998-м как телеоператор поездил по миру с документалистами в составе творческой группы “Диалог со всем миром”. У меня была маленькая цифровая камера. И тут появился Андрей Звягинцев… – Каким образом появился? – Ему предложили на РЕН ТВ снять несколько новелл для телесериала “Черная комната”, и он искал оператора. У нас нашлись общие знакомые, и они посоветовали Андрею обратить на меня внимание. Я ему дал посмотреть какое-то свое домашнее видео – как мы с женой путешествуем по Испании. И Андрей решил попробовать. – Как складывался ваш тандем? Тяжело с ним работать? – Нет, никогда не было тяжело. Хотя были и споры, и даже крик. Иногда мы позволяли себе какие-то выходки, а потом оба испытывали неловкость. Как дети… Например, в первый съемочный день “Возвращения” мы поссорились и два дня не разговаривали друг с другом. – А что вы тогда снимали? – Вытаскивание машины из грязи под проливным дождем. – По-моему, постановочно это очень сложная сцена… – Да, очень сложная. Было страшное количество кадров, и в итоге они сократились чуть ли не в два раза. Все надо было снять за один день. Но в силу того, что ничего подобного мы до тех пор не снимали, возникла масса неувязок и нестыковок. Вместо двух пожарных машин, которые делали дождь, пришла одна, вторая поехала заправляться, пришлось ждать, и мы потеряли кучу времени. Потом решили все-таки снимать, хотя имели вместо трех брандспойтов лишь один, а он обеспечивал имитацию дождя лишь на небольшой площади. И потому мы вынуждены были менять решение сцены – в ней только средние и крупные планы. Едва начали снимать, как из-за туч вышло солнце. От него спасались с помощью парашюта, который группа осветителей – надо отдать им должное – натянула на деревья очень быстро. Солнце перемещалось, и вместе с ним перемещался наш парашют… В общем, нервы у всех были на взводе. – Насколько мне известно, по жизни Звягинцев очень требовательный и очень дотошный человек. – Эта требовательность и дотошность не только к окружающим, а в первую очередь к самому себе, и я бы сюда еще добавил основательность – все это и обеспечивает в конечном итоге высокий художественный и профессиональный уровень картины. В подготовительный период мы детально проговариваем каждую сцену, и поэтому на съемочной площадке, как правило, проблем не возникает. То, что складывается в нашем воображении, увязываем с натурой, смотрим, что, где и как будет происходить. И именно в тот сезон, когда по сюжету происходит действие. На натуру в Молдавию, например, когда готовились снимать “Изгнание”, выезжали четырежды, причем в разные сезоны. В такой вот обстановке и рождаются неординарные художественные решения и неординарный фильм в конечном итоге. – Часто Звягинцев вас удивлял и поражал за годы совместной работы? – Часто, и прежде всего своей дотошностью, как вы верно заметили. И именно поэтому, наверное, никогда не проигрывает. Он вникает абсолютно во все. В реквизит, в костюмы. В защитные наколенники, которые нужны актеру, чтобы не травмироваться во время падений. В детали грима. Он обязательно проверит, натурально ли выглядит грязь под ногтями. Не представляю, как он все это в голове держит, – память просто феноменальная. Да на его месте я бы уже давно взорвался, и множество раз! – Вам удавалось в чем-либо его переубеждать? – И не раз удавалось. Но, конечно, не в принципиальных вещах. Когда, например, я считал, что надо оптику сменить во время съемки той или иной сцены. – Оптика – это разве не ваша епархия? – Не совсем так. У режиссера есть свое ощущение кадра, изображения, он же тоже смотрит кадр. Я не буду спорить, если вижу, что для него важно именно такое решение. Ведь это он автор фильма, а не я, я – второй номер. Он видит не совсем тот фильм, что вижу я, и потому у него право на окончательное решение. – Мы уже привыкли, что каждый новый фильм Звягинцева – Кричмана – событие. И потому с нетерпением ждем выхода на экраны “Елены”. Слышал, что на этот раз Звягинцев напрямую вышел на современность… – Ждать осталось недолго – до конца года работа над картиной должна быть завершена. Это не совсем то кино, которое Андрей снимал раньше, и оно действительно современное во всех отношениях – действие происходит в наши дни, а не неизвестно где и когда. Есть в нем и публицистика в хорошем смысле. Есть хорошие диалоги, хорошие актеры… – Новые для нас? – Андрея Смирнова представлять не нужно. А Надежда Маркина – известна в основном как театральная актриса, считаю, что Андрей по-настоящему открыл ее для кино. – По вашим ощущениям, кино получилось? – Без всяких сомений! Также в рубрике:
|
