Такая ненужная свобода

В Баварской Опере появился новый “Фиделио”

Екатерина БЕЛЯЕВА
Фото Уилфрида ХЕСЛЯ
Мюнхен – Москва

Сцена из спектакля “Фиделио”

Главным поводом посетить Мюнхен в конце декабря – январе 2011 года, конечно же, был бетховенский “Фиделио” в новой постановке каталонского режиссера Каликсто Биейто. Правда, к немецкому гению ажиотаж, возникший вокруг декады спектаклей, никакого отношения не имел. “Фиделио” всегда выполняет в Германии функцию главной оперы, sine qua non в репертуаре всякого мало-мальски уважающего себя оперного театра, и он же является любимым детищем летних фестивалей в немецкоязычных странах. Немцам, которым вот уже 55 лет как не разрешают громко говорить о национальном самосознании, “Фиделио” нужен как воздух – за два с половиной часа чудодейственной торжественной музыки они будто заново рождаются свободными. Особенно волнительны те спектакли, в которых солируют немецкие исполнители, потому что в этой опере важную роль играют слова, и зритель всегда хочет повторять их про себя вместе с Флорестаном и Леонорой, а иностранцы никогда не могут расставить правильных акцентов. Лучшие, кто на данный момент может возникнуть в “Фиделио”, это баварский тенор Йонас Кауфманн в роли Флорестана и немецкие же дивы: Ангела Деноке или Аня Кампе в роли Фиделио-Леоноры. Баварская Опера лучших получила – Кауфманна, потому что он уроженец Мюнхена и по контракту поет здесь две оперы в сезон и устраивает лидерабенд, и Кампе, которая рвалась в бой и будучи хороша собой очень хотела не просто спеть Леонору, но и сыграть ее в знаковой постановке. Билеты на все спектакли были раскуплены еще летом, зимой незадачливому меломану попасть в театр можно было, только стоя с табличкой “ищу билет” в расчете на заболевших держателей билетов и абонементов. Дело, повторяю, не в Бетховене и не в “Фиделио”, а в Кауфманне, за которым ездят по миру сотни поклонников.

Дирижировать спектаклем неожиданно назначили миланского маэстро Даниэле Гатти – это был очередной хулиганский ход интенданта Бахлера. Гатти не является специалистом по Бетховену и романтической немецкой музыке, и будучи дирижером невероятно ярким и самобытным, своим согласием на участие в постановке Биейто дал молчаливое обещание выдать на премьере что-то непривычное и, следовательно, могущее вызвать скандал в музыкальном сообществе. А это как раз то, что нравится Николаусу Бахлеру больше всего. И спровоцированный заранее скандал не заставил себя ждать.

Кауфманн еще летом рассказывал в своих интервью, что жаждет встречи с брутальным режиссером Биейто, потому что обожает интересные трактовки опер, и особенно “Фиделио”, а их он спел немало, и все было ему скучно. Кауфманн в Мюнхене – существо священное, все, что он говорит и делает, не подвергается сомнению, так что Бавария приготовилась внимательно слушать режиссера. Биейто тем временем впервые, наверное, задумался о серьезной философской работе в опере. Он не стеснялся раньше говорить, что “тащит” на сцену насилие, наркотики и секс потому, что его сын говорит, дескать, через эти понятные вещи можно объяснить все. Видимо, сын подрос, и подобные клише папе больше не подбрасывает. Даже жалко, что брутальная схема рушится, но что делать. Биейто, несомненно, в полном согласии с Гатти, решил рассказать в своем “Фиделио” совсем не о тех вещах, о которых написано в либретто. История с гнусным заключением борцов за свободу в мрачный карцер и самоотверженные поиски Леоноры своего мужа Флорестана и верность ему остались, но к финалу тугая плоть проблем совсем не тает – наоборот, клубок запутывается, а герои чуть не тонут в экзистенциальных бедах. Биейто превратил сцену Баварской Оперы в лабиринт Борхеса, знатока и любителя лабиринтов, из которых, как известно, нет выхода. Леонора с самого начала понимает, что прежде чем искать выход из лабиринта-тюрьмы, надо найти его центр. Там она отыщет своего Флорестана, который умирает от голода и не может радоваться возникшему на его горизонте человеку и засветившему было огоньку свободы, пока не съест чего-нибудь. Весь натурализм неприхотливых нужд героя становится виден зрителю – как он ползет к куску хлеба, как ест, как пьет, как вращаются его зрачки от страха, что еда – это морок. Дальше – хуже. Когда он понимает, что перед ним Леонора, он не знает, что с ней делать, и забыл, что такое свобода. Гатти играет радостный марш, как похоронный – радость пытается просочиться сквозь стеклянные полы и стены лабиринта, но, не задерживаясь, уходит. Зритель в недоумении, как и главные герои от самих себя. А ведь это так естественно, так просто: верная жена нашла мужа, тиран повержен, и все арестанты свободны. И что дальше? Петь оду к радости? А если не поется?

По ходу дела к Борхесу подмешивается Кафка с его “Процессом” – сын режиссера, наверное, пустился во все тяжкие филологии и философии в университете. Героиню подстерегают на каждом повороте лабиринта шепоты и крики (это стонут арестанты, представленные здесь балетными артистами, изящно извивающимися на прутьях на протяжении всего спектакля, – надо признаться, что такое зрелище жестоко шантажировало глаз), она пугается, но процесс преодоления невидимых уровней затягивает ее все больше. Абсурд ситуации нарастает. Она находит мужа, но понимает, что это не он, а совсем другой человек, с которым ее ничего больше не связывает. Аналогичная проблема возникает у Флорестана, когда он, подкрепившись, находит в себе силы выйти наверх. Лабиринт уезжает в глубь сцены, но герои судорожно хватаются за его твердь, они боятся оказаться наедине друг с другом; он – без антуража тюремного застенка для политзаключенных, так красящего настоящего мужчину, она – без удобного мужского платья, в котором прожила безликие годы и дни, пока искала мужа. Момент переодевания очень важен (даже музыка замирает) – после него начнется трагедия их отношений. Он снова станет дэнди, а она – светской львицей в вечернем наряде. Лабиринт-тюрьма крепко связывала этих людей, свобода же может легко разлучить. Флорестан, молчавший много лет, впадает в аутизм, Леонора – во что-то вроде феминизма. Кончается все замечательно, все-таки музыку Бетховена не перепишешь и радость последних аккордов не перечеркнешь. Кауфманн – Флорестан бежит к своей Леоноре, они кружатся в веселом вальсе – красивые и молодые. Но кто ж после такого крена в сторону пессимистов Кафки и Борхеса поверит в столь банальный хеппи-энд? Хочешь поверить, но уже не можешь. Сомнение гложет.

Что тут делать? Зал в восторге от любимых Кауфманна (приболевший певец вышел на сцену, не избавившись полностью от кашля, что только прибавило шарма его герою) и Кампе (единственный недостаток певицы – глухие верхи в ее голосе), сыгравших поистине изумительно в постановке, сделанной под их индивидуальности, грянул аплодисментами и затопал каблучками. Биейто в целом тоже понравился публике с подачи Кауфманна и в силу красивости его спектакля. В итоге за трагического Бетховена досталось бедному Даниэле Гатти – зал разделился пополам, и недоброжелатели громко вопили “бу”, хотя многие понимали, что вина за “инновацию” лежит на всех участниках. Кауфманн по возможности следил, чтобы Даниэле, человек с нездоровым сердцем, выходил на поклоны вместе с ним, и крикуны не смели в его присутствии обижать Гатти. У него получилось, но только те три спектакля, которые он в результате спел, в другие же дни Гатти безжалостно освистывали. Аналогичным образом Кауфманн “защищал” прошлым летом Люка Бонди и Фабио Луизи (два летних “Фиделио” продирижирует как раз он) после “Тоски” здесь же, в Мюнхене. На самом деле работа Гатти заслуживает ведущей похвалы, ведь без его воли и фантазии никакой трагедии не было бы, и мюнхенский “Фиделио” превратился бы в очередную банальную оду радости, смысл которой неясен без оглядок на архаичный текст либретто.

КРАСКИ МИРА

• Такая ненужная свобода
  В Баварской Опере появился новый “Фиделио”
• Трудно быть богом
  Пласидо Доминго – 70
• ТЬЯГО БОРДИН: Мою страсть к балету лечил психиатр
• Импрессионист из Барлетты

ВСЕ ОБО ВСЕМ

• Победила черная королева
• Завершая год грез