Непрерывный звездопад

Новые выставки в Эрмитаже

Екатерина БЕЛЯЕВА
Фото автора
Санкт-Петербург – Москва

К.Альбачини. “Орест и Пилад”. 1797 г

Лето в Эрмитаже превратилось в непрерывный праздник. Началось все с ретроспективы пафосной феминистки и великого фотографа, балансирующей между гламуром и интимным дневником, Анни Лейбовиц (см. газету “Культура” №22 от 30. 06. 2011). Двумя неделями позже в один день на разных площадках музея его директор Михаил Пиотровский открыл три другие важные выставки, две из которых проходят в рамках перекрестных годов Италии, Испании и России.

В Николаевском зале музея показывают “Живопись и скульптуру в Риме во второй половине XVIII века”. Здесь представлены 48 картин и 26 скульптур из собрания Эрмитажа, Русского музея, музеев-заповедников “Гатчина” и “Павловск”. В своей напутственной речи, предваряющей разрезание ленточки, Пиотровский пошутил, что эта выставка призвана потешить самолюбие россиян, обладателей своей собственной отличной коллекции. Все самое лучшее, что создавалось в Риме и на тему Рима в XVIII веке, немедленно переправлялось в Петербург и хранится до сих пор в целости и сохранности.

Шутки шутками, но что касается интереса к античному Риму и его имитациям в искусстве XVIII века, то российским императорам и прочим знатным людям было его не занимать. Пока европейские родители тратили состояние, чтобы командировать своих детей в дорогостоящий гранд-тур по античным руинам, нашу молодежь вооружили нужными знаниями дома. Рисованные лучшими европейскими мастерами того времени колизеи, триумфальные арки, мавзолеи и пантеоны свозились в Петербург тоннами. Лучшее из того, на что ориентировались российские последователи книг об античности теоретика классицизма Иоганна Винкельмана, через месяц (примерно столько требовалось на путешествие в Италию и обратно) после создания уже висело в гостиных россиян.

Искусство Рима VIII века сопряжено с апофеозом неоклассического стиля, который, начиная примерно с 1760-х годов, сметал все на своем пути. Археология на тот момент стала царицей всех гуманитарных наук. Чтобы лицезреть и запечатлеть “эксгумированные” ценности древних, в Рим устремились художники из всей Европы. В этот круг входили живописцы, то есть итальянцы Джованни Паоло Панини и Помпео Батони, немцы Антон Рафаэль Менгс и Якоб Филипп Хаккерт, французы Гюбер Робер и Жак Луи Давид, а также скульпторы, итальянцы Бартоломео Кавачеппи, Карло Альбачини, позднее – Антонио Канова, британцы Джозеф Ноллекенс и Кристофер Хеветсон, швейцарец Александр Триппель. Хотя каждый из них работал в своей индивидуальной манере и в своем жанре, можно выделить общие черты их произведений. Если честно, то рассматривать таблички совершенно ни к чему – все похожи на всех. Разве что немецкая художница Ангелика Кауфманн, работающая сама по себе, выделялась какой-то особой манерой. Все пользовались одинаковыми моделями – если это были не откопанные бюсты и статуи, то красивые итальянские крестьяне с пропорциональными формами. Один красавец-Геркулес переходил из полотна в полотна, меняя имя на Одиссея, Нарцисса или Ганимеда. Для живописцев характерно преобладание рисунка над колоритом и относительная простота композиционных решений. Скульпторы еще больше зависели от древних прототипов, которые они часто специально копировали и реставрировали.

Л.Квин. “Прыжок в веру”. 2011 г

За относительно короткое время Рим, всегда привлекавший всеобщее внимание, превратился в место паломничества всех любителей прекрасного. Молодые художники, приезжая в Рим для обучения, способствовали распространению нового стиля в Европе и Америке. Коллекционеры, привозя античные статуи или их копии, также вносили свой вклад в формирование и развитие нового вкуса. Свою роль в этом процессе сыграли и русские путешественники, регулярно покупавшие в Риме произведения современной живописи и скульптуры, что впоследствии способствовало формированию в российских музеях замечательных коллекций произведений, созданных в Риме. При этом почти все они документированы, и, что немаловажно, известны обстоятельства их покупки или заказа. Сама дама-основательница Эрмитажа Екатерина II проявляла огромный интерес к современному (ей, конечно же) искусству. По ее пожеланию приобретались картины Панини, Батони, Менгса. С 1763 года в Риме в течение более чем десяти лет находился Иван Шувалов, покупавший картины и скульптуру не только для царицы и Академии художеств, основателем которой он являлся, но также и для частных коллекционеров в России. Весной 1782 года более трех недель в Риме находился наследник русского престола Павел Петрович (будущий Павел I), путешествовавший по Европе под именем графа Северного. Он и его супруга Мария Федоровна накупили работ Батони, Хаккерта, Альбачини, Хеветсона. Чуть позднее ценную коллекцию картин и скульптуры составил князь Борис Юсупов, занимавший пост русского посланника в Турине и неоднократно посещавший Рим. Он-то и купил для Эрмитажа раннего Канову, которым музей не устает гордиться. Выставка здесь будет открыта до 2 октября.

А в Двенадцатиколонном зале в страшной тесноте и темноте (такая намеренная мистическая суггестия) открылась выставка в продолжение темы, начатой Музеем Прадо полгода назад. Называется она “Диалоги. Живопись барокко из музеев Андалусии”. В центре экспозиции – живопись южной области Испании, Андалусии, периода расцвета ее искусства в XVII, “золотом”, веке.

Богатая художественными традициями Андалусия была родиной многих знаменитых художников. Здесь родился и провел юные годы Диего Веласкес, работали такие “зубры”, как Хуан Санчес Котан, Франсиско де Сурбаран, Алонсо Кано, Бартоломе Эстебан Мурильо, Хуан де Вальдес Леаль. Их картины, а также работы других художников, включены в состав выставки из двадцати четырех произведений, предоставленных музеями Севильи, Гранады, Кордовы и Кадиса.

Главными заказчиками в Андалусии этого периода были не частные светские персоны и не члены королевской фамилии, а церкви и монастыри. В них и создавались преимущественно произведения религиозного содержания, присутствующие на выставке. Слово “Диалоги” в названии предполагает различную трактовку одних и тех же сюжетов разными мастерами. Это и диалог человека с Богом, раскрывающийся через живописные образы, и диалог, живущий внутри самой картины.

Экспозиция организована по темам, характерным для эпохи барокко: “Любящая Богоматерь”, “Назидательная жизнь – святые, аскеты, мистики”, “Видения”, “От священного к светскому”. Картины, отражающие любовь Богоматери к Христу, представляют эпизоды его младенчества, страстей и смерти. Очень трогательна работа Хуана Санчеса Котана “Богоматерь будит младенца”. В ней нет ни навязчивой христианской символики, ни сусального трагизма. Произведение легко можно отнести к бытовому жанру. Иное воплощение темы любви Девы Марии к Младенцу нашла в величавой и торжественной картине Франсиско де Сурбарана “Богоматерь с четками”.

Лирические образы Богоматери сменяются трагическими, когда художники обращаются к последним дням жизни Христа. В “Пути на Голгофу” Вальдес Леаль представляет Святого Иоанна, ведущего Богоматерь, Марию Магдалину, Марию Клеопову и Марию Заведееву на место казни Христа. Апогея трагическая тема достигает в “Распятии Христа” – картинах Франсиско де Сурбарана и Педро Атанасио Боканегры. Предельное отчаяние Богоматери передано в “Оплакивании Христа” кисти Фелипе Гомеса де Валенсия. Иначе, но глубоко человечно, без повышенной экзальтации, трактует чувство материнской любви в “Скорбящей Богоматери” Бартоломе Эстебан Мурильо.

Жизнь святых, аскетов, мистиков служила образцом для верующих и нашла широкое отражение в андалузской живописи эпохи барокко. Монастыри заказывали лучшим художникам серии работ, посвященных христианским персонажам и поучительным эпизодам в их биографии. Для картезианского монастыря написал свои парные полотна “Св. Иоанн Креститель” и “Св. Лаврентий” Франсиско де Сурбаран. Острота наблюдения, живое чувство реальности характерны для работы Алонсо Кано “Св. Бернардин Сиенский и св. Хуан де Капистрано”. Местный религиозный трепет, доходящий до невозможного, потом спародировал сюрреалист Луис Бунюэль в фильме “Андалузский пес”, созданном в соавторстве с Сальвадором Дали.

П.А.Боканегра. “Распятие”. 1670 г.

Одним из любимых в европейском искусстве был образ св. Иеронима – одного из четырех докторов церкви. В картине Хуана Вальдеса Леаля “Искушение св. Иеронима” запечатлен момент испытаний отшельника. Другой эпизод, самоистязания, показан в картине “Св. Иероним в раскаянии в пустыне” Алонсо Кано.

Широкое распространение в Испании этого периода получил мистицизм; откровения, экстазы, видения как форма общения с Богом обретали в андалузской живописи зримую форму. В “Возложении ризы на св. Ильдефонса” кисти кордовского живописца Антонио дель Кастильо изображен один из наиболее почитаемых в Испании святых, архиепископ Толедо Ильдефонс, автор книги о Деве Марии, которому приписывали много чудес.

Прославленной ясновидящей второй половины XVI века посвящена картина Педро да Мойи “Видение св. Марии Магдалины де Пацци”, где святую коронуют тернием Христос и Богоматерь в окружении ангелов. Такое же отношение к видению в картине Хуана де Вальдеса Леаля “Мистическое обручение св. Екатерины”.

Одному из наиболее распространенных образов андалузской живописи посвящена картина кордовского художника Хосе Игнасио Кобо и Гусмана “Ангел-хранитель”.

Портрет, занимавший в живописи Андалусии скромное место, представлен только “Женским портретом” неизвестного испанского художника XVII века, но установка на портретный жанр присутствовала на гастролях работ из Прадо, так что удалось достичь баланса. Выставка открыта до 25 сентября.

Третий вернисаж этого безумного дня проходил не в торжественной, а в рабочей обстановке, так как экспозиционной площадкой для двух больших скульптур Лоренцо Квина стал один из внутренних двориков в служебном крыле близ Эрмитажного театра. Другого места для двух гигантов не нашлось, поэтому и объявлять о выставке не стали громко. Хотя любого желающего сотрудники с удовольствием проведут внутрь сада по потайной лестнице, но массовые экскурсии тут явно не предусмотрены. И тем не менее работы Лоренцо Квина в Эрмитаже – это еще один шаг музея на пути к постижению современного искусства. Сам Квин (работающий в Лондоне американский скульптор мексиканского происхождения) присутствовал на открытии выставки и сказал, что страшно гордится тем, что его работы экспонируются под одной крышей с Кановой и Анни Лейбовиц.

Происходит скульптор из семьи знаменитого актера Энтони Куина, и половину жизни он и его братья и сестры вынуждены были провести в борьбе с тенью своего популярного отца, чтобы сделать себе имя в искусстве и, вообще, чего-либо достичь самостоятельно. Одна из двух его работ – “Прыжок в веру” – впервые выставлена на обозрение публики как раз в Петербурге, но она уже куплена лондонской галереей “Хэлсион”. Вообще-то “Прыжок в веру” – неправильное название, просто нет специального русского слова, которое бы обозначало стремительное обращение человека в веру (неважно какую). Вторая работа – “Рука бога” – посвящена сыну скульптора; это одна из серии работ, связанных с незащищенностью детей перед всякого рода опасностями. Показ скульптурных работ был приурочен к проведению VI Благотворительного торжественного приема в Государственном Эрмитаже по сбору средств на реставрацию Восточного крыла Главного штаба и создание в нем Музея искусства XIX – XXI веков – один из важнейших проектов, реализуемых Эрмитажем к своему 250-летнему юбилею, отмечаемому в 2014 году. Скульптуры пробудут в Петербурге до 30 сентября.

Между тем звездопад выставок продолжается. Две недели назад открылась выставка одной картины – “Грозы” Джорджоне из Галереи Академии в Венеции, о чем наша газета писала в прошлом номере.

ПАЛИТРА

• Непрерывный звездопад
  Новые выставки в Эрмитаже
• Красота по-итальянски
  “Сокровищница Медичи” в Московском Кремле
• И мрамор плывет
  Фабио Виале в Центре “Гараж”