Талант и мода

Фестиваль в Салониках завершился российским триумфом

Сергей ЛАВРЕНТЬЕВ

Фестивальный постер

Кинофестиваль в Салониках завершился в последний день осени, ставшей для российских кинематографистов поистине золотой. Сезон главных наград, открытый в Венеции "Возвращением", завершился призом "Золотой Александр" (37 тысяч евро), присужденным фильму Алексея Германа-младшего "Последний поезд". Кроме того, картина получила приз ФИПРЕССИ, а специального упоминания Международной федерации кинематографической прессы удостоилось опять-таки "Возвращение", демонстрировавшееся во внеконкурсной секции "Новые горизонты".

В чем же дело?

В тихую заводь нашего кинематографа ворвалась новая "приливная волна"? А может быть, это просто мода такая случилась вдруг в Европах?

Думаю, и то и другое.

Замечательно, что в кино наше пришли наконец новые люди. Они не умоляют власти обратить внимание на их бедственное положение. Они не требуют возвращения госзаказа и введения квот на иностранное кино. Они сами ищут средства, сами их находят и снимают фильмы - те, которые хотят.

Кадр из фильма "Последний поезд"

Радует также, что у новых российских режиссеров исчезает рабское преклонение перед видео, телевидением и клиповой эстетикой. Они знают, а главное, чувствуют, что экран в кинотеатре требует работы по иным законам. В то время, как подавляющее большинство людей, занимающееся ныне кинематографом, не знают (или, в лучшем случае, забыли), что фильмы бывают обычного формата, кашетированные, широкоэкранные и - редко - широкоформатные, младший Герман снимает "Последний поезд" широкоэкранным и черно-белым. Моя б воля - дал ему приз уже за одно это.

За напоминание о шестидесятых годах - золотом времени мирового кинематографа, о "Седьмом спутнике", "Проверке на дорогах" и "Двадцати днях без войны" - первых лентах Германа-старшего, которые не мешало бы пересматривать в кинозале не только сыну.

Кадр из фильма "Дар"

Когда на распахнутом экране - грязь и слякоть войны, когда серый цвет предстает перед нами во множестве оттенков, когда снег всякий раз выглядит по-иному, когда люди - то черно-серые глыбы, то серо-черные бесформенные существа - это кинематограф, искусство, которому не нужно тратить слова для описания ненормальности войны, ее чуждости человеческому сообществу.

Не может, разумеется, не радовать и тот факт, что русские фильмы, побеждающие ныне на фестивалях, идут вразрез с умело внушаемой российским людям ностальгией по "Союзу нерушимому республик свободных". В "Возвращении" история семьи читается и как история общества, тосковавшего по "сильной руке", "порядку" и наконец этот "порядок" получившего. "Последний поезд" - это война с точки зрения противника.

Можно с полным основанием утверждать, что такого на нашем экране еще не было.

В 1944 году Михаил Ромм утверждал в "Человеке № 217", что немцы - вообще не люди. Когда через семнадцать лет в "Мире входящему" Алов и Наумов попытались сказать, что возможны и иные точки зрения на тех, с кем воевали, режиссеров резко одернули. А когда еще через пять лет чешский постановщик Карел Кахиня в знаменитой "Карете в Вену" показал несчастного юного немца, против воли посланного на войну и ставшего жертвой осатанелых партизан, советские "бойцы идеологического фронта" устроили Кахине, а заодно и всему чехословацкому кинематографу взбучку. Грохот стоял не меньший, чем от танковых колонн, прущих по Праге.

И вот, в 2003-м младший Герман говорит нам, что в войне, годовщину победы в которой мы отмечаем ежегодно, советским солдатам противостояла не "безликая банда фашистских убийц", а армия, состоящая из многих миллионов людей. Среди них были и фашисты, и убийцы. А были и такие, как толстый доктор, герой "Последнего поезда". Вот этот человек. Вот его судьба. Вот почему он оказался на Восточном фронте. Смотрите. Думайте.

В эпоху, когда государство у нас опять стало важнее личности, "Последний поезд" поставлен, чтобы утвердить приоритет того, что еще недавно именовалось общечеловеческими ценностями.

Понимают ли это иностранные зрители?

Очевидно, франко-грузинский режиссер Отар Иоселиани, возглавлявший жюри в Салониках, прекрасно это чувствует. А остальные?..

Меня поразило, что победа юного Германа была воспринята как-то ритуально. Вроде хороший тон теперь - русским главные призы давать. В фестивальных кулуарах говорили главным образом об итальянской ленте "Дар", получившей "Серебряного Александра" и несколько меньшую, но все равно достаточную сумму в евро.

История старика и юной девицы, встретившихся в заброшенной калабрийской деревушке, сделана интересно. В ней наряду с реальным пластом существует и нечто мистическое. Моменты, когда обычное повествование обретает вдруг магические черты, - самые зачаровывающие в фильме, и второй фестивальный приз вполне им заслужен. Но отчего фото постановщика "Дара" Микеланджело Фраммартино красуется на обложке фестивальной газеты со списком победителей?

Оттого что Герман, показавший свой фильм в первый конкурсный день, уже отбыл на родину? (Здесь, кстати, уместно вспомнить скандалы, которые устраивают мэтры отечественного кинематографа, если в Сочи их картины демонстрируют не в последние три дня.) Но ведь пять дней режиссер-победитель в Салониках был. Ведь интервьюировали его, фотографировали. Почему бы не поместить одну из фотографий триумфатора на обложку, совместив ее с изображением фигурки Александра Македонского...

Кинематографическая мода - вещь удивительная. Талантливые люди и фильмы, попавшие в ее эпицентр, рассматриваются кинообщественностью уже не как нечто выдающееся, но как что-то, чем необходимо восхищаться, не заботясь о понимании и чувствовании. Поэтому в качестве модных вещей предпочтительна экзотика.

В восьмидесятые годы был моден Китай. "Золотой Медведь", "Золотая пальмовая ветвь" и "Золотой Лев Святого Марка" один за другим уезжали в Поднебесную, а воробьи на кинематографических крышах чирикали только про Чжана Имоу, Чэня Кайгэ и их коллег. Однако в 1989 году студентов, требовавших демократии по-горбачевски, раздавили танками на площади Тяньаньмынь, и с киноискусством КНР произошло то же, что с советским кино после 21 августа 1968 года.

Девяностые годы стали в киномоде десятилетием Ирана. В жестко регламентированном исламском обществе кинематограф стал чем-то вроде альтернативной религии. Тонкие и мягкие, трогательно синефильские, скрыто, а часто и открыто оппозиционные ленты Аббаса Киаростами, Мохсена Макмальбафа, Джафара Панахи и других стали увенчиваться вышеупомянутыми призами, становиться предметом дискуссий, вызывать охи и вздохи околофестивальных дамочек.

Исчерпанность иранского фактора в мире киномоды стала очевидной не благодаря цензуре, а потому, что сами кинематографисты стали работать для того, главным образом, чтобы понравиться Западу. Когда тринадцатилетняя дочь Макмальбафа снимает полнометражный фильм про то, как ее двадцатилетняя сестра делает свой очередной шедевр, - и этот опус девочки показывают все уважающие себя фестивали, - становится ясно, что синефилам и чиновникам, группирующимся вокруг мировых фестивалей, нужен новый предмет обожания.

Сей предмет, безусловно, должен отвечать самым высоким требованиям, предъявляемым художественному кинофильму. Поэтому предпринятые в начале 2003 года попытки поставить в центр фестивального внимания афганские и иракские ленты потерпели неудачу. Одной экзотикой сыт не будешь.

Венецианский триумф Андрея Звягинцева был столь убедителен потому что, помимо экзотически неприглядного быта, в кадрах "Возвращения" виден настоящий режиссерский талант, сопоставимый с дарованием авторов лент "Прощай, моя наложница" и "Салям, синема".

"Последний поезд" - из этого же ряда, поэтому представляется крайне мудрым решение фестивального директора Мишеля Демопулоса включить ленту Германа в конкурс, несмотря на то, что в Венеции она уже оппонировала "Возвращению" в борьбе за звание лучшего дебютного произведения.

Замечательный фильм должен получить полагающуюся ему награду. Особенно если это фильм из страны, к кинематографу которой сейчас приковано внимание фестивального мира.

Нам, жителям этой страны, имеющим отношение к ее кинопроизводству, необходимо использовать случившуюся вдруг популярность в интересах развития национального искусства экрана.

Пятнадцать лет назад на смену китайской моде вполне могла прийти советская. Однако в эпоху исторического слома, кроме "Маленькой Веры", мы не смогли создать ничего конкурентоспособного. Сейчас, когда, похоже, происходит новый слом, у нашего кино появился еще один шанс. "Последний поезд" вслед за "Возвращением" позволяет верить, что в этот раз мы его не упустим.

Впрочем, лучше не верить, а подождать следующих фильмов и следующих фестивалей.

На очереди - Берлин.

КИНО

• Талант и мода
  Фестиваль в Салониках завершился российским триумфом
• Синева городов
  Франция: другое кино
• ИГОРЬ СТЕПАНОВ: "Нашим героям можно подражать"
• И Звягинцев возвращается
  "Золотой Овен-2003"