Главная | Форум | Партнеры![]() ![]() |
|
АнтиКвар![]() |
КиноКартина![]() |
ГазетаКультура![]() |
МелоМания![]() |
МирВеры![]() |
МизанСцена![]() |
СуперОбложка![]() |
Акции![]() |
АртеФакт![]() |
Газета "Культура" |
|
№ 48 (7407) 11 - 17 декабря 2003г. |
Рубрики разделаАрхивСчётчики |
![]() |
Краски мираДиалог двух ЕвропИтоги фестиваля во Вроцлаве Даша КРИЖАНСКАЯ
Суть того, что происходит на театральном фестивале, который раз в два года проводит во Вроцлаве Кристина Майсснер, отражена в его названии: "Диалог". Не опираясь на программное высказывание Бахтина о том, что культура располагается на границе, то есть продуктивно существует только в формате диалога, пани Майсснер самостоятельно пришла к выводу о том, что в условиях расширения объединенной Европы хорошо бы сопоставить отдельные театральные культуры и посмотреть, что из этого выйдет. Есть Европа Западная, а есть бывшая Восточная. Их общества находятся на разных стадиях капитализма, экзистенциальная ситуация человека и самосознание культуры в них различны, так же как и культурные ожидания зрителя/критика, национальные и исторические особенности развития театра и т.д и т.п. Все вышеперечисленное обуславливает продукт, которым являются и художник-творец, и проницательный критик, и само театральное произведение. До какой степени мы лишь репродуцируем вложенное в нас культурное знание и в связи с этим насколько театр способен преодолевать границы культурных парадигм - вопрос не праздный. Тут категориями "пленительность" или "учтивость" не обойтись. То, что для русского пленительно, немцу - смерть. На спектакле "Связи Клары" в момент, когда россияне привычно восхищались психологической вязью своего любимца Кристиана Лупы, немцы, заслышав сусальные звуки "Fe-e-lings", весело хмыкнули, нарушив тем самым всю сакральность происходящего. Продуктивнее подумать о том, является ли репрезентация персонажа, типа, сюжета или подсознания, эмоции, явления и "состояния мира" единственно возможной основой для современного театра вообще. Пример "Диалога" показывает, что водораздел между разными типами театров проходит именно здесь. Репрезентация любого рода предполагает наличие смысла, значения, причинно-следственных связей и, в конечном счете, времени как базовой категории, определяющей действие. Вот Лупа ("Связи Клары", Варшавский театр Розмайтощи) предложил исследование психики своих современных персонажей, точное, как хирургия под микроскопом, и длинное, как операции на мозге. Работа мастерская. Режиссер погружает нас в это самое обыденное, замусоренное сознание, представляет его реакции на уровне поведенческих импульсов, растягивает время до бесконечности. Процесс путешествия важнее, чем результат. Но чтобы ощутить ползучий ужас цивилизации потребления и даже тот факт, что гуманист Лупа делает-таки свою Клару значительным персонажем, четырех часов мне явно много. В свою очередь, Запад лет 20 уже существует в ситуации посткапитализма, постгуманизма и постлитературности. Гуманистические абсолюты растиражированы рынoчной цивилизацией для продажи и потребления. Язык нас подвел. Персонаж умер. "Диалог", однако, показал, что режиссерское поколение 40-летних актером - вне связи с персонажем - дорожит и факт его присутствия на сцене считает значимым. Пусть как носителя телесности. Как фигуры в пространстве. В спектакле "W - цирк рабочих" (венгерский режиссер Арпад Шиллинг) никто ничего не представляет. Площадка отделена от остального пространства натянутой на столбы железной сеткой. Внутри - тонны песка и голые люди в бутсах. Ржавая бочка. Белая ванна. Пластиковые пакеты с жидкостью. Это местность эксперимента. Сразу видно, что неприятного. Объекты и тела означают только то, что они означают: метафоры отменены. Слово не иллюстрирует сюжет, текст служит структурой, из которой вычленены глаголы движения, на них и строится спектакль. Своеобразное развитие принципов Мейерхольда. "Сценический мир" сведен до реальности физического жеста в пространстве, до по-цирковому виртуозного взаимодействия конечностей и тел. Что совершенно логично, поскольку режиссер исследует насилие. Взаимоотношения тела и льющейся на него воды, лица и стягивающей его веревки, глотки и забиваемого в нее песка порождают пространство, в котором творится физическая расправа. В отсутствие персонажа театр представляет собой постдраматическую модель, в которой время остановлено. Сцена являет собой ландшафт, пространство, которое мы обозреваем сразу и целиком - система выстраивает взаимодействия, а не иерархию. Предметы и фигуры почти на равных вписаны в эту среду; круг, треугольник, квадрат - вот и вся логика действия. В "Сне об осени" (бельгиец Люк Персеваль вместе с мюнхенским Kammerspiele, пьеса Юна Фоссе) есть основные геометрические фигуры: черный квадрат, косо срезанный белый цилиндр. Человеческие силуэты ступают, повторяя абрис квадрата. Звучат неинтонированные голоса, рука касается руки - долго, крупным планом. "Мой текст не имеет смысла, он существует," - говорит Юн Фоссе. На самом деле текст погружен в молчание: спектакль полон метерлинковской статики и повторяет его идею о трагическом в повседневной жизни. Паузы между сценами убраны, все случается одновременно и в вечности. Что происходило год назад, что будет завтра - не важно, поскольку нет никакого "назад", голоса накладываются, перебивают друг друга. Композиционное отношение черной фигуры к цилиндру важнее, чем обозначение конкретных примет происходящего. Похороны бабушки? Воспоминание? Парк? Ответ один: ландшафт. Свет погас, пейзаж исчез, не оставив после себя ни начала, ни конца, ни "содержания". Когда серьезные визуальные и лексические жесты присвоены рынком, вопрос о прямом воздействии на публику решается отрицательно. Маловероятно, что жест открытой эмоции найдет благодарного адресата, если сама эмоция лишь клишированный знак. Ирония, кэмп, деконструкция доминируют как основные способы воздействия на этом пути. Если прибавить к вышесказанному программное отсутствие персонажа и сюжета - при наличии актера, - получим принципы, на которых строится спектакль Рене Поллеша "Кандидат (1980). Они живы!" (гамбургский Deutsches Schauspielhaus, текст самого Поллеша). Жанр этого представления можно определить как политические беседы, хотя политическими они являются, поскольку затрагивают культурную политику немецкого правительства, манипуляцию сознанием обывателя, лексику средств массовой информации и т.д. Весь этот макроуровень задается тремя актерами, которые молниеносно выплевывают из себя большие объемы текста и истерично выкрикивают отдельные реплики. Далее следуют улыбка и почти подмигивание залу: "Ну как, я это классно проорал?" Актеры с насмешкой рассуждают о том, как южная башня Всемирного торгового центра замечательно сыграла роль северной башни, за что южная, безусловно, заслуживает "Оскара", и как супруга бывшего канцлера Ханнелоре Коль покончила жизнь самоубийством, поскольку страдала аллергией на свет и боялась, что не сможет лично присутствовать на вручении ей очередной премии за мир, дружбу и понимание между культурами. Чем вызывают злобное недоумение польского зала. Мол, негуманно смеяться над человеческим страданием. Кто ж спорит, конечно, негуманно. Однако трагедия, переваренная СМИ, или несчастья Ханнелоры, ставшей символом обывательского процветания Германии времен канцлера Коля, "страданием" больше не являются. В мире Поллеша все деперсонифицировано, знаки пусты и приравнены один к другому. "Репрезентация - дерьмо!" Зритель меж тем доедает раскиданный по залу поп-корн, репрезентацию капиталистического потребления. Ответ на вопрос, будет ли театр драматическим или постдраматическим, не формулируется по взаимоисключающей схеме "или - или". Скорее "и - и". Как сказал Кшиштоф Варликовский на заключительной дискуссии "Диалога": "Театр - место странных бесед". Также в рубрике:
|