Он был нашим Караяном

К 100-летию со дня рождения великого дирижера Александра Мелик-Пашаева

Записали Елена ЛИТОВЧЕНКО
Ольга РОМАНЦОВА
Елена ФЕДОРЕНКО

- Мелик-Пашаев был великолепным дирижером, он был нашим Гербертом фон Караяном. Жаль, что многие этого не понимали и не относились к Александру Шамильевичу так, как он заслуживал.

Мелик-Пашаев был очень интеллигентным человеком. Требовательным и в то же время очень внимательным. Он оценивал творческие возможности певца и его потенциал, понимая, что тот сможет спеть в будущем. А если у певца что-то не получалось, заставлял концертмейстера заниматься с ним, доводя исполнение до совершенства. Всегда поражали умение Александра Шамильевича собирать уникальные исполнительские составы для спектаклей, его мудрость, терпение и умение ждать.

Мы впервые встретились с Мелик-Пашаевым еще до моего поступления в Большой театр. Он подошел ко мне в театральном буфете и сразу спросил, какие партии у меня есть, знаю ли я партию Марфы из "Хованщины", и предложил мне вернуться в Москву, в Большой театр. Я ответила отказом. "Мне в Свердловске дали комнату, я пою в театре все, что захочу, и мне это нравится!" Мелик-Пашаева ответ удивил. Но он продолжал интересоваться моей судьбой, звонил в высшие инстанции. В конце концов, меня перевели в Большой театр.

Помню, как Александр Шамильевич подошел ко мне после "Кармен" (я пела ее с другим дирижером) и спросил: "Вы знаете партию Амнерис?" Я сказала, что пела ее два раза. Он заметил: "Это ничего не значит". Мелик-Пашаев быстро принимал решения: вскоре я стала петь Амнерис.

У каждого человека бывают ошибки, случаются они и у мастеров. Но я не могу припомнить ни одной ошибки у Александра Шамильевича. Его оперные спектакли-праздники зрители приходили смотреть по нескольку раз. И шли на спектакль, зная, что получат удовольствие от музыки. С Мелик-Пашаевым было очень интересно работать. Жаль, что совместных работ у нас не так много: "Аида", "Кармен", "Борис Годунов", "Фальстаф" Верди - сложнейшая опера с огромным количеством вокальных ансамблей. Ее поставил Борис Покровский, сделав красивый и невероятно трудный для певцов спектакль.

Сердился ли Мелик-Пашаев на певцов? Однажды я ошиблась в "Кармен" в том месте, которое хорошо знала. Бывает так, что, если я ошибаюсь, я эту ошибку повторяю. Он очень нервничал и сердился, но, по-моему, никогда не говорил с певцами об их ошибках. Просто писал замечания в журнале.

Мелик-Пашаев создавал изумительные трактовки музыкальных произведений. Сколько тончайших нюансов было у него в "Реквиеме" Верди! "Реквием" начинался с воздушного пианиссимо, постепенно звучание нарастало и становилось грандиозным... Александр Шамильевич с удивительной ответственностью относился к работе и добивался фантастического уровня исполнения. За два дня до каждого спектакля у нас были спевки. (Сейчас о таком можно только мечтать.) Из-за этого спектакли звучали совсем по-другому.

Помню, в Москву приехал на гастроли итальянский театр, дирижировал Герберт фон Караян, но мне не понравилась опера, которую я услышала. Конечно, Караян дирижировал с душой и с настроением, но после Мелик-Пашаева мне показалось, что итальянцы пели слишком грубо и относились к музыке без особого пиетета...

Александр Шамильевич рано умер. Когда его не стало, мы были в трансе, казалось, что наше музыкальное развитие на этом остановится. И отчасти были правы. Никто из дирижеров больше не относился к певцам с такой требовательностью и вниманием, как он.

Галина ВИШНЕВСКАЯ: "С ним я ощущала удивительную свободу"

Мелик-Пашаев был дирижером, влюбленным в оперное искусство. Он любил певцов (сейчас это редкость). Александр Шамильевич редко участвовал в симфонических концертах. Вся его жизнь была отдана опере и Большому театру. Присутствие такого великого художника в театре формирует вкус певцов и создает особую творческую атмосферу.

Мы познакомились с Александром Шамильевичем, когда я уже работала в Большом театре, в сезоне 1952/53 года. В тот год они с Покровским впервые собирались ставить в Большом театре "Фиделио" Бетховена и меня, двадцатипятилетнюю опереточную певицу, назначили на главную роль! Это была огромная честь! На этом спектакле Александр Шамильевич полюбил мой голос. Он называл его "девственным", "серебристым", "молодым" и стал брать меня во все свои постановки. Двенадцать лет нашей совместной работы были самыми счастливыми годами в моей творческой жизни.

Я пела во всех операх, которыми дирижировал Александр Шамильевич: в "Фиделио", "Пиковой даме", "Фальстафе", "Войне и мире" "Аиде", "Травиате" и "Мадам Баттерфляй". Первый раз я спела эту партию с другим дирижером. Мелик-Пашаев был на спектакле и сказал, что хочет сделать со мной "Мадам Баттерфляй", хотя давно не брал эту оперу. У него получился фантастический спектакль. Услышав "Мадам Баттерфляй", Ростропович ночью побежал к Мелик-Пашаеву выразить свое восхищение: этот спектакль стал одним из его самых сильных оперных впечатлений.

Я пела с Александром Шамильевичем "Аиду" - это была одна из его любимых опер. В последние годы его жизни "Аиду" пел только один состав: Ирина Архипова, я, Зураб Анджапаридзе, Павел Лисициан, Иван Петров. Если кто-то из нас уезжал, спектакль не ставили в афишу. В 1960 году, когда я впервые поехала петь Аиду в Метрополитен-опера и должна была петь эту партию на итальянском языке, Александр Шамильевич предложил мне: если хочешь, приходи, я тебя прослушаю. Это был невероятно широкий жест с его стороны. Я пришла к нему, спела всю партию, а он мне аккомпанировал (Мелик-Пашаев был блестящим пианистом). Потом он высказал мне несколько замечаний и помог сделать более точную фразировку на итальянском.

Александр Шамильевич был удивительным человеком: интеллигентным, воспитанным, никогда ни на кого не кричал. Он очень бережно относился к певцам, с которыми работал. И было сразу заметно, если он чем-то недоволен. Если Александр Шамильевич тихо, спокойным голосом говорил певцу: "Вы здесь перетянули ноту" или "Ваше пение стало обрастать плохими итальянскими штучками, просмотрите партию еще раз", это действовало как ушат холодной воды. Александр Шамильевич был требователен и ставил очень высокую творческую планку. За день до спектакля он начинал готовиться к работе: проводил этот день дома и не подходил к телефону. Он каждый раз так готовился к спектаклю, даже если дирижировал оперой уже 30 - 40 лет. Тогда артисты по-другому относились к искусству и к себе в искусстве. Мелик-Пашаев подобрал состав солистов, с которыми работал из года в год, которые были готовы к творческому общению. Их не надо было учить как брать дыхание и как не петь фальшиво. Пробиться к нему в спектакль было невероятно трудно, но те, кто работал с ним, будут помнить его всегда. Некоторые дирижеры навязывают свою волю, некоторые подчиняются певцам. Александр Шамильевич как на крыльях нес певцов через весь спектакль, а когда он должен был проявить свою дирижерскую волю и подчинить исполнителей себе, они подчинялись ему с удовольствием, совершенно не пытаясь оказать сопротивления. Музицируя с Александром Шамильевичем на сцене, я ощущала удивительную свободу. Я ни с кем не испытывала ничего подобного. Только с Ростроповичем, когда он на концертах аккомпанировал мне на рояле.

Нашим последним спектаклем стала "Травиата". Сергей Яковлевич Лемешев попросил меня спеть вместе с ним Виолетту, а я попросила Александра Шамильевича дирижировать. Мелик-Пашаев провел с нами оркестровую репетицию, и буквально на другой день с ним случился инсульт и его положили в больницу. Он попросил Бориса Эммануиловича Хайкина продирижировать спектаклем. Эту "Травиату" можно было назвать революционной: партию Виолетты всегда пели у нас колоратурные сопрано. Александр Шамильевич очень волновался, в антрактах звонил из больницы в канцелярию, спрашивал, как идет спектакль, и ему рассказывали, что все прекрасно. Ночью, когда я вернулась домой, он мне позвонил и сказал: "Я знаю, что у тебя блестяще прошел спектакль, я знаю, что у тебя все будет хорошо... Да что я тебе говорю. Ты же знаешь, что я без слез не могу тебя слушать..." Это были его последние слова, сказанные мне.

Борис ПОКРОВСКИЙ: "Я чувствовал себя героем, когда он говорил мне "спасибо""

- Александр Шамильевич был образцом чистоплотности по отношению к музыкальной драматургии оперы и художественному качеству спектакля. Он не допускал никаких спекулятивных нововведений - боже упаси! Все его спектакли были сделаны с необыкновенной музыкантской тщательностью, прочностью: он становился за пульт, только изучив партитуру доскональным образом, и того же требовал от всех участников спектакля.

Его коньком была западноевропейская опера. Ему принадлежит заслуга первых постановок на сцене Большого театра ряда шедевров западной классики - "Фиделио" Бетховена, "Фальстафа" Верди. Свои любимые оперы, как, например, "Кармен", он успел поставить дважды, "Травиату" - трижды. В трактовке этих партитур Мелик-Пашаев был непревзойденным мастером. Однажды я услышал от знаменитого дирижера А. Пазовского: "Так продирижировать "Кармен", как Мелик-Пашаев, никто не сможет". У дирижеров, знаете ли, не принято так говорить о коллегах, но его коллеги по Большому театру очень высоко ценили и уважали.

Главной же его влюбленностью была "Аида" Верди. Это не просто музыкантская влюбленность. Это влюбленность мудрого человека, осознающего жизненные пути человеческих страстей. Он чувствовал, каково Аиде быть рабыней в Древнем Египте. Он любил вместе с нею Радамеса, великого воина того времени. И вместе с ними он прощался с землею, про которую они пели, и он пел вместе с ними. Уходя из жизни, они радовались, что наконец прощаются с "приютом всех страданий". Особенно это было слышно в соло скрипок в последней трагической картине спектакля, который шел у нас в Большом театре. Эти скрипки подтверждали нашему уху и чутью значение радостной кончины двух несчастных влюбленных, покидающих переполненный страданиями мир.

Я очень любил ставить спектакли, которыми дирижировал Мелик-Пашаев. Мы были единомышленниками: он разделял мои чувства и страстные желания, связанные с тем или иным оперным произведением. Наши взаимоотношения определялись обоюдной влюбленностью в наших героев, которыми были Аида, Отелло, Кармен. Единое увлечение жизнью этих персонажей нас объединяло и роднило. В итоге нашего сотрудничества то, что происходило на сцене, звучало в оркестре. А то, что звучало в оркестре, я должен был создать на сцене. И чувствовал себя героем, когда Мелик-Пашаев меня обнимал и говорил: "Спасибо!" Это была благодарность человека, который ценил проникновение в музыкально-драматургический замысел композитора. Мы зависели друг от друга, и он полностью мне доверял...

Для режиссера дирижер очень важен как один из исполнителей музыкально-драматургических идей автора. Чистоплотность его проявлялась и в человеческих взаимоотношениях. В жизни Александр Шамильевич был остроумен, весел, остер на язык.

Однажды я попросил его взять на себя дирижирование одной оперы Римского-Корсакова. Через несколько дней на собрании, на котором мы оказались рядом, он тихонечко передвинул партитуру, которую я ему дал заранее, в мою сторону, пнул меня и, улыбаясь, сказал: "Это гениальное произведение, но не для меня". Сказано было честно, хотя и дерзко. А честность для него была важнее всего. В этом смысле он был справедлив, хотя многим эта справедливость его была не по нраву.

Геннадий РОЖДЕСТВЕНСКИЙ: "Маэстро обаятельной лирики"

- Александр Шамильевич был в музыкальном мире фигурой совершенно исключительной. Мне довелось с ним работать в Большом театре, и он, несомненно, был одним из моих учителей. Остается сожалеть, что период моего "ученичества" был ограничен коротким временем. Я с огромным удовольствием вспоминаю о встречах с Маэстро в то время, когда я работал дирижером сцены духового оркестра в Большом театре и переиграл на сцене и под сценой, на потолке и везде, где хотите, спектакли, которыми он дирижировал.

Мелик-Пашаев был природой одарен именно к этой профессии, его заслуженно стоит причислить к уникальным оперным дирижерам, умевшим создавать ощущение сценического пространства и сильной волей сопрягать воедино краски разных инструментов. Я бы назвал его образцом оперного дирижера такого типа, каких сейчас, пожалуй, нет. Причем масштаб его личности "звучал" на фоне колоссального дирижерского корпуса Большого театра тех лет. Он работал при Николае Голованове, Самуиле Самосуде, Арии Пазовском. При этом он имел свою уникальную и неповторимую индивидуальность. Можно было не заглянуть в афишу и не знать, что он дирижирует, но, придя на спектакль, по звучанию оркестра сразу угадать, что стоит за пультом Александр Шамильевич. Это, поверьте, тоже редкое дарование, из тех, что почти не встречаются.

Говорили также, что оркестр можно узнать, когда за пультом стоит Голованов, по тому, что над барьером вырастал лес смычков. А Мелик-Пашаева можно было узнать по звучанию, которое я бы назвал обаятельной лирикой. Его оркестр пел так, как ни у кого из дирижеров. И сливался с голосами вокалистов, неслучайно певцы обожали с ним работать. Заботясь о художественной целостности спектакля и создавая "здесь и сейчас" его, спектакля, неповторимый мир, Александр Шамильевич буквально дышал вместе с каждым певцом, помогая ему стать участником того ансамбля, которым он как дирижер руководил на ваших глазах. Он чрезвычайно серьезно и самокритично относился к своей работе, в этом смысле его отношение можно назвать даже педантичным, никогда не позволял себе выходить за пульт, если не был стопроцентно подготовлен спектакль. В таких случаях он брал все новые и новые сценические репетиции, хотя это было все труднее и труднее. Особенно мне памятны два его спектакля. Это "Аида" Дж.Верди и "Мадам Баттерфляй" Пуччини. В "Баттерфляй" меня восхищал конец второго акта. С каким вкусом, как тщательно были отделаны все музыкальные детали спектакля.

Должен сказать, что, к сожалению, он не смог показать на Западе свое искусство полностью, поскольку в те советские времена никто практически никуда не выезжал. Но до сих пор, попадая в Лондон, я с большим удовольствием слушаю дивные рассказы людей, которые помнят его спектакль "Пиковая дама" в Театре Ковент-Гарден. Есть еще музыканты, которым посчастливилось играть с Мелик-Пашаевым, и все они говорят о том, каким выдающимся, неповторимым дирижером был Александр Шамильевич. Он был талант могучий, щедрый и личность исключительно обаятельная. Ему, несомненно, нужно памятник поставить.

МУЗЫКА

• Он был нашим Караяном
  К 100-летию со дня рождения великого дирижера Александра Мелик-Пашаева
• Спектакль спасли балерины
  "Спящая красавица" в Кремле
• Возвращение "Бедной Лизы"
  На фестивале Леонида Десятникова

ПЕРВОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ

• Бисерное туше

ЗАПИСИ

• Пианизм редкого свойства