ЕЛЕНА ОБРАЗЦОВА: "Каждую минуту мне нужно защищать свое имя"

Беседу вела Лидия НОВИКОВА

Е.Образцова

На Основной сцене Большого театра в последний раз шла "Пиковая дама" в редакции Бориса Покровского. Графиню пела Елена ОБРАЗЦОВА. Великая певица вложила в образ всю свою поразительную харизму. Она проживала каждую секунду музыки, каждое слово героини, опьяняя душу неожиданной нюансировкой, чарующим пиано, дивными обертонами... Со сцены шел гипнотический ток. Голос обволакивал флером чувственности и изысканности. В монологе Графини было нечто интимное, словно он впервые вырывался наружу. Зал наполнился ароматом эпохи, когда в моде были балы и романы. Покоренный, он взревел от восторга. В тот вечер возникло сожаление, что это чудо, ради которого мы и приходим в театр, больше не повторится. К счастью, в петербургском концерте IV Международного конкурса оперных певцов Елены Образцовой снова прозвучала та самая Графиня. И снова ошеломила публику. В короткие свободные минуты двухнедельного конкурса, на котором его хозяйка крутилась как белка в колесе, да еще нередко с любимым пуделем на руках, удалось все же задать ей несколько вопросов.

    

- Елена Васильевна, вы не перестаете изумлять своих поклонников. Но каким образом возникло свежее решение роли Графини, вы же поете ее сорок лет?

- Да, то был особый спектакль. И в самом деле, последний перед тем, как закрывался театр - и неизвестно, на сколько лет, и неизвестно, вернусь я туда или нет... Я прощалась с Большим. Пришла задолго до начала спектакля. Походила по сцене. В душе было сильное волнение. Накануне я прилетела из Милана, где пела "Пиковую даму" в Ла Скала, над ней мы трудились с Юрием Темиркановым... Работала над Графиней и с Валерием Гергиевым. Много пела ее с Пласидо Доминго - в Лос-Анджелесе, Вашингтоне, Мадриде. Все пережитое и вошло в мой прощальный спектакль в Большом. Графиня всегда уводит меня в заоблачные дали, и каждый раз я вношу в ее образ что-то новое.

    

- Как попрощались с Большим?

- Душа моя растворилась в зале. И осталась там, наверное, навсегда.

    

- Видимо, так и есть. Но чем объяснить, что ваш голос всегда узнаешь с первых нот, а голоса наших сегодняшних оперных звезд, технически очень сильных, к сожалению, с трудом распознаешь в записях.

- Знаете, что мы теряем? Мы теряем индивидуальность. Чтобы быть певцом, недостаточно только владеть голосом. Человек должен состояться и как личность. А это случается, когда он много прожил и пережил, когда понимает природу, человеческие отношения. Или же это Божий дар. К сожалению, молодежь сейчас мало читает, мало ходит в музеи, театры, концертные залы... Не общается с природой, не слушает пения птиц, не разговаривает с цветами, не смотрит на небо, на звезды. Технически молодые подготовлены, а вот внутренне не наполнены. Поют больше не эпоху, а ноты.

    

- Фаина Раневская в последние свои годы горевала, что из театра ушел трепет, а для актера - это самое важное. Не припомните ли свой трепет сорок два года назад, когда дебютировали в Большом?

- Ничего не помню, кроме страха. Должна была петь Марину Мнишек. А тогда я была еще студенткой Ленинградской консерватории. И вдруг получаю телеграмму из Большого с приглашением исполнить там эту партию. Решила, что это розыгрыш. Но когда пришли еще две телеграммы, поняла, что надо ехать в Москву. Я боялась выйти на сцену Большого. Стоя уже в кулисах, только и думала, зачем, мол, эта Сцена у фонтана нужна в опере, и правильно, что Мусоргский не написал ее сразу. "Не могу выйти, не могу", - только и твердила я себе. Но тут меня подхватили "паны" и вывели на сцену. Когда я увидела громадную черную пасть кита, я в нее буквально бухнула. И пела свой первый спектакль почти без сознания. А потом эту громаду полюбила, и она меня стала затягивать и затягивает до сих пор.

    

- Страх больше не возвращался?

- Нет, он во мне живет всегда, до самого выхода на сцену, до последней секунды. Сначала был страх, что я несостоятельна, потом страх, что не смогу донести до слушателей то, что уже прочувствовала, а зал не поймет меня. Потом пришел страх от того, что уже возраст такой, когда не хватает дыхания, а ты уже технически знаешь все, эмоционально прожит весь образ, но физическое недомогание может вдруг привести к сбою... И всегдашний страх - нужно защищать свое имя.

    

- Вам нужно защищать свое имя?

- Конечно. Каждый раз, когда выхожу на сцену. Каждую минуту. И так всю жизнь. Было время, когда я боялась, что, если плохо спою на Западе хоть один спектакль, со мной не заключат контракта, а этого мне было не пережить. И я всегда мечтала достойно провести свою партию. Как говорила Мария Каллас, все мы в своей профессии остаемся студентами до самого конца.

    

- Вы по-прежнему утверждаете, что музыка ни разу не подчинилась вам, а только вы - ей?

- Да, конечно. Я все время приближаюсь к тому, к чему мне хочется, но все же меня еще ни разу не пустили туда, где я бываю мыслью, душою и сердцем. Случаются лишь мгновения... Однажды я пела в консерватории, уже устала, а слушатели просили петь еще и еще. Мысленно я обратилась к Богу: "Господи, дай мне силы!" И вдруг увидела, как вдалеке балкон и потолок словно расходятся на громадное расстояние, а между ними - синее небо. Я только и сказала: "Боже, благослови!" И снова пришло вдохновение.

    

- Музыка преобразует душу?

- Конечно. Когда я пела "Хованщину" в Большом театре, было такое ощущение, будто я причастилась. Душа моя истаивала от счастья и чистоты. Ни в одной другой опере не испытывала такого чувства, как в музыке Мусоргского.

    

- Талант всегда своеволен. И имеет на это право. Но вот что мне давно хотелось спросить у вас. В годы расцвета вашей карьеры в Большом театре пела блистательная когорта певцов - Милашкина, Атлантов, Мазурок, Нестеренко.... Что случилось? Почему вы все вдруг порвали драгоценную серебряную нить со своим великим режиссером - Борисом Александровичем Покровским?

- Я любила и люблю Бориса Александровича, глубоко уважаю его. Помню, как он помогал мне на самых первых порах, когда я репетировала Гувернантку в "Пиковой даме". Он говорил мне, что я должна выходить на сцену, как царица или как графиня. И первые свои аплодисменты я услышала именно в образе Гувернантки. Это работа Покровского. Никогда не забуду, как готовили мы с ним оперу "Семен Котко", где я пела Фроську. Борис Александрович вернул меня тогда в босоногое и голодное детство... Помню, как он помогал мне в работе над образом Элен в "Войне и мире"...

    

- И что же привело к разрыву?

- Покровский сам был своеволен - своего рода тиран в режиссуре. Занимал в своих спектаклях уже состоявшихся певцов, с которыми ему было интересно. Нам же, молодым, работы не хватало. Мы хотели исполнять итальянскую музыку. А Борис Александрович ставил больше Прокофьева, которого петь сложно. К тому же во мне самой замешано всего столько разного, и так все распирало внутри, что я должна была выйти сама из себя, чтобы меня не разорвало. И я пыталась найти свою дорогу в искусстве.

    

- А как работали с другими режиссерами?

- Всегда ругалась со всеми режиссерами, конечно, по делу, а не по глупости. И все же любила тех, кто давал мне свободу. Как, например, Франко Дзеффирелли, с которым мы до сих пор дружим. Когда в Сицилии снимали " Сельскую честь", а я пела Сантуццу, он мне только сказал: "Вот тебе две камеры. Ты пойдешь туда". "Что я должна делать?" - спросила я. "Все, что хочешь". Сначала удивилась, а потом поняла, что он дал мне возможность самовыражения. Помню эти горы, долину, дорогу... Я шла по ней, раздавленная своей любовью и нелюбовью к герою. И чувствовала себя Джульеттой Мазиной в последних кадрах феллиниевской "Дороги", и тоже, как она, плакала, смеялась, улыбалась... В этом были и одиночество, и незащищенность моей Сантуццы... Признаюсь, что я все еще способна удивляться.

    

- Что удивило вас в последнее время?

- Встреча с Путиным. С Денисом Мацуевым мы выступали в августе в Сочи, и нас с ним пригласили на президентскую дачу, где в те дни гостил итальянский президент Сильвио Берлускони. Владимир Владимирович подсел за наш столик и стал расспрашивать меня, чем я занимаюсь. Я сказала, что преподаю в Японии и Испании, но хочу принести пользу молодым отечественным певцам здесь, в России. Мечтаю устроить Центр поддержки молодых талантов в Москве и Санкт-Петербурге, чтобы отдать им то, что я знаю, что умею. К тому же у меня много записей, раритетных материалов. Однако сейчас я хожу с протянутой рукой и прошу деньги на свой Конкурс молодых оперных певцов. В Центре мы могли бы своими силами ставить спектакли, устраивать концерты именитых вокалистов и таким образом зарабатывать деньги на конкурсы. Владимир Владимирович обещал помочь... Оба президента хорошо слушали музыку, вели элегантную беседу. Берлускони высказал пожелание показать победителей Четвертого международного конкурса молодых певцов, который я должна была проводить через несколько дней после этой встречи, по телевидению в Милане.

    

- Вы рассказывали, что бабушка надела вам крестик и вы его больше не снимали. Вам приходилось это скрывать, когда страна была еще атеистической?

- Ничего я не скрывала. Ходила в церковь, носила крест. И перед выходом на сцену крестилась. Ругали, конечно, меня, ну и что?... Я же в партии никогда не была... Помню, как мы с тетушкой усердно били поклоны - лбом об пол - и молились, чтобы кончилась война. Бог дал нам силы выжить в блокаду. А потом дал мне еще и талант. Я никогда не спрашивала себя, чем мне надо заниматься. Знала, что буду оперной певицей. Все во мне. И вся моя жизнь как подарок Бога. Я и не мечтала, что буду ездить по миру, стану знаменитой певицей, буду петь в лучших театрах мира, работать с лучшими певцами, дирижерами и режиссерами. И это тоже дало мне большие силы для творчества.

    

- И все же. Расцвет вашей международной карьеры выпал как раз на годы, когда у власти были коммунисты. Вы были тогда их любимицей, вам присудили все первые награды страны, вам не перекрывали кислород. Ностальгируете по тому времени?

- Нет, не ностальгирую. Но я его и не ругаю. В нем было много и плохого, и хорошего. Хорошее то, что люди на свою зарплату, а деньги, конечно, были мизерные, могли тем не менее поесть, попить, купить лекарства, съездить куда-то отдохнуть... Была какая-то стабильность. А сегодня старики с трудом выживают на свои пенсии. А что плохого? Люди боялись думать, сочинять, мыслить. Не могли ездить за границу. Вокалисты, например, должны были проходить специальные партийные комиссии, чтобы петь на Западе, при этом только три месяца в году. И решал это какой-нибудь дядя Ваня, не разбиравшийся в искусстве. Мы были как крепостные. Теперь мы свободны, ездим, сами строим свои планы, свободны в передвижении, и это замечательно.

    

- На скольких языках вы поете?

- На девяти. Английском, французском, итальянском, немецком, испанском, японском, латинском, венгерском и, конечно, на своем родном, русском.

    

- Сейчас популярно понятие "гражданин мира". Кем себя ощущаете?

- Безумно горжусь, что я русская, горжусь своей страной, своим народом, своей историей, своим искусством. Сегодня, конечно, идет разложение людей телевидением, радио, газетами, отвратительными статьями. Знакомые журналисты говорили мне, что, если они будут писать только позитивные статьи, то их не будут печатать. Это безобразие. И об этом нужно говорить... Однако уверена, что Россия придет в себя и станет сильной и светлой.

    

- Назовите, пожалуйста, несколько личностей, которые повлияли на ваше становление?

- Рената Тебальди, Мария Каллас, Карло Бергонци... И многие другие потрясающие певцы, на которых я равнялась. В России на мое становление повлияли тоже многие. Вадим Рындин, художник Большого театра. Он открыл мне мир Достоевского. Галина Уланова. Ее танец вдохновлял меня. Владыка Ленинградский и Новгородский Антоний. Георгий Свиридов, гениальный музыкант. Поэзию он знал как филолог, а историю - как историк... Я могу еще долго перечислять дорогие мне имена.

    

- Вспомните, пожалуйста, одну из встреч с Улановой.

- Помню все наши встречи, разговоры и наши прогулки по лондонскому парку и по разным городам мира, где мы оказывались одновременно. У меня остались ее фотографии с надписями. Она была и необычайно сильной, жесткой, властной и очень слабой, мягкой, нежной. И я такая же. Могу быть безумно сильной, а внутри - как заяц, слабая, нежная женщина.

    

- Говорят, что у Улановой была беда - она не могла плакать. Вы плачете?

- Редко. Когда уходят из жизни мои родные.

    

- Вы всю жизнь пели очень сильных женщин - и Амнерис, и Азучену, и Эболи, и Кармен. Какая партия больше всего выражает вас?

- Трудно сказать. В каждой - моя душа. Но когда в репертуаре появилась Шарлотта в "Вертере", я могла через нее вылить всю свою нежность и всю свою слабость и огромный потенциал к мощной любви. Не забуду спектакль в Ла Скала, где я пела Шарлотту с Альфредо Краусом. А в 1986 году я сама поставила эту оперу Массне в Большом театре.

    

- Три самых дорогих для вас триумфа за всю блистательную карьеру?

- Первый - это, конечно, Париж. Гастроли Большого театра. Ирина Архипова была занята на московском конкурсе, не смогла прилететь вовремя к спектаклю "Борис Годунов", и мне выпало петь Марину Мнишек. На следующий день газеты вышли с моими портретами и восторженными рецензиями на спектакль. С того дня, с легкой руки великого импресарио Соломона Юрока, и началась моя международная карьера. Второй, когда в Метрополитен-опера во время последней картины "Аиды" шквал аплодисментов моей Амнерис продолжался минут двадцать. На следующий день газеты написали, что Образцова "сожгла" Метрополитен. Третий - Гала-концерт в доме Верди, где ежегодно выступают самые лучшие музыканты мира. Дирижировал Клаудио Аббадо. Мы пели с Пласидо Доминго сцену судилища из "Аиды". Когда прозвучала последняя нота, в зале воцарилась такая тишина, что я даже перепугалась. Через какое-то мгновение весь театр Ла Скала встал, и нам устроили настоящую овацию.

    

- А самый трагический эпизод карьеры?

- Трагического, слава богу, ничего не было. Правда, обо мне хотел писать книгу Важа Чачава, но, поразмыслив, он сказал мне, что не будет этого делать, потому что его сочтут за обманщика и будут думать, что он все врет, поскольку так, как я работаю, просто быть не может. Но на самом деле еще как и может... Я пела и со сломанными руками, ногами, костылями, много было всего... Да еще сорок лет меня мучили жесточайшие мигрени.

    

- Как оцениваете результаты Четвертого Международного конкурса?

- Сильный конкурс. В нем участвовало 143 певца из 24 стран мира. Уровень подготовки многих молодых был высок. Мы открыли потрясающие голоса. Большая карьера, как я уверена, ждет Оксану Крамареву из Харькова. На первом туре она буквально положила всех на лопатки. К сожалению, Оксана приболела и на втором туре пела слабее своих возможностей. Поэтому жюри вынуждено было присудить ей первую премию вместо Гран-при, которого она вполне заслуживала. Красивый баритон у Алексея Маркова. Родом он из Донбасса, а начал учиться вокальному мастерству лишь в Академии молодых оперных певцов Мариинского театра. Он тоже удостоен первой премии... В следующем году нас примут в Международную ассоциацию конкурсов. И мы будем проводить конкурсы ежегодно - один в Санкт-Петербурге, другой в Москве. Наша задача - найти талант в самом начале его пути и помочь молодым сделать первые шаги в карьере.

    

- Елена Васильевна, на нынешнем, Четвертом конкурсе его участники, не прошедшие на второй тур, имели уникальную возможность подойти к каждому члену жюри и спросить о своих недостатках, услышать их советы. Такого, как я узнала, нет ни на одном международном конкурсе вокалистов.

- Это верно. Где еще молодой вокалист услышит мнение о своем голосе у Илеаны Котрубас или Маквалы Касрашвили, Ларисы Гергиевой или Ренате Купфер, Важи Чачавы, да и мое собственное? Наше жюри называют "парадом звезд", и это так. В первых конкурсах в нем участвовали еще и Федора Барбьери, Джоан Сазерленд, Рената Скотто, Габриэлла Туччи... Ко второму туру в этом году к нам присоединились великие голоса - меццо-сопрано Тереса Берганса и тенор Джакомо Арагаль. Все эти имена - элита мировой оперы второй половины двадцатого столетия. Я пропела с ними всю жизнь.

    

- Знаю, что вы давно приготовили личный приз певцу, который, как и вы, мог бы петь и оперную музыку, и камерную, Верди и Беллини, сочинения ХVI века и модерн... Нашли такого?

- У меня было желание дать сейчас эту награду австралийскому тенору Эндрю Гудвину, только что закончившему петербургскую консерваторию. Он так спел на третьем туре Ленского, что заслужил приз зрительских симпатий. Жюри присудило ему, как и сопрано Людмиле Дудиновой, вторую премию. Правда, на первом конкурсе, а он был в Санкт-Петербурге шесть лет тому назад, я думала вручить свой приз обладателю Гран-при басу Ильдару Абдразакову. Но... я все еще в поиске.

    

- Кстати, какова судьба ваших лауреатов?

- Они работают в самых престижных театрах мира. Абдразаков, например, поет в Ла Скала. Его пригласила в Италию Федора Барбьери и дала ему несколько уроков. Академию при Ла Скала закончила Ирина Лунгу (сопрано). В эти дни она дебютирует там в спектакле "Черевички", поет партию Оксаны. Любовь Петрова, тоже сопрано, работает в Метрополитен-опера. Бас Айк Мартиросян ездит по всему миру. Даниил Штода - и в Мариинском театре, и в Италии, и Англии... Бас Михаил Казаков - солист Большого театра. С ним имеет контракты и Ирина Макарова (меццо-сопрано). Баритон Виталий Билый - в Новой Опере. Бас Михаил Колелишвили - в Мариинке. Меццо-сопрано Елена Максимова - в Московском театре Станиславского и Немировича-Данченко... Лауреат третьей премии только что прошедшего конкурса баритон Абдумалик Абдукаюмов (третья премия) уже получил приглашение участвовать в фестивале во французской Нормандии... Наши лауреаты, надо сказать, просто нарасхват, мы даже не всегда можем их заполучить на свои мероприятия.

    

- Что посоветовали бы молодым?

- Постоянно учиться, никому не завидовать и не ревновать... У меня никогда не было ни ревности, ни зависти к коллегам - ни дома, ни за рубежом. Мне было интересно работать с теми, кто был лучше меня, чтобы тянуться вверх. Спев свою арию, я оставалась в кулисах, брала в руки клавир и записывала в него, какие особенности исполнения у того или иного певца - как он артикулирует, как берет дыхание, как произносит ту или иную фразу... Я всегда училась и продолжаю это делать.

    

- Как книга по технике пения?

- Начала писать ее несколько лет назад. Но со временем стала сомневаться, а стоит ли морочить голову людям? И вот почему. Рената Тебальди говорила мне, что никогда не понимала, как поет сама. А Джоан Сазерленд признавалась, что поет всегда стихийно... Меня часто спрашивают, как я оцениваю состояние русской оперной школы? Должна сказать, что не признаю никакой школы пения. Есть одна - школа правильного пения. И Джоан Сазерленд, и Монтсеррат Кабалье, и Пласидо Доминго, и Лючано Паваротти - все мы из разных стран, а поем вместе. Есть стиль исполнения. Он зависит от того, какая музыка звучит - итальянская, французская, немецкая, русская ...

    

- Планы на будущее?

- Нам предложили возобновить работу оперного театра в Петергофе. Мечтаю делать там фестивали, оперные программы. Задумала в уникальных декорациях - на четырех каскадах Петергофа - поставить четыре акта "Кармен", причем силами лауреатов моего конкурса. В антрактах зрители переходили бы от одного каскада к другому. Мне кажется, что это будет очень красиво. В качестве режиссера приглашаю Франко Дзеффирелли. И в Москве думаю также осуществить постановку этой оперы Бизе с несколькими составами конкурсантов.

ПОД ЗАНАВЕС

• ЕЛЕНА ОБРАЗЦОВА: "Каждую минуту мне нужно защищать свое имя"
• Загляните в Книгу судеб
  Гороскоп с 27 октября по 2 ноября
• Человек родился