Узоры на ковре

"Пространство Шавкат.А" в Музее личных коллекций

Елена ШИРОЯН

А.Шавкат. "Сумерки". 2005 г.

От великого наследия античной Эллады нам достался, помимо шедевров разных искусств, афоризм "Чаще поворачивай стиль". Где-где, а в самом классическом из московских музеев - Пушкинском - этот девиз помнят хорошо. И даже наполняют новым содержанием, то есть актуализируют: не так давно в деятельности ГМИИ выявилось новое направление - интерес к творчеству непрофессионалов. Наиболее ярким его воплощением стала выставка к юбилейным "Декабрьским вечерам", получившая название "Скрипка Энгра". Но и кроме нее, занявшей самое выигрышное пространство Белого зала, музей то и дело знакомит нас с людьми, состоявшимися в своей профессии, но не проходящими по разряду "живописец" или "скульптор". Из той же серии - недавняя выставка фотографий, сделанных мегазвездой балета Михаилом Барышниковым. Хитом прошлого лета оказалась ретроспектива Юрия Норштейна, на очереди другой знаменитый мультипликатор - Юрий Хржановский. Между ними уместилась небольшая, но очень выразительная, даже по-своему символическая выставка "Пространство Шавкат.А". За этим именем-ребусом скрывается всемирно известный художник кино и театра, актер и режиссер Шавкат (Такваш) Абдусаламов. После окончания ВГИКа в 1966 году ему, начинавшему на среднеазиатских студиях с восточных сюжетов, довелось работать и с А.Тарковским на "Сталкере", и с Э.Климовым в "Агонии", и с А.Хамраевым в "Триптихе", М.Антониони и Т.Гуэррой (незавершенный проект "Воздушный змей"). На Всесоюзном кинофестивале 1977 года он был удостоен "Приза за работу художника". Из совсем недавнего - участие в кинопостановках "Кострома", "Сукровица", нашумевшей ленте Ильи Хржановского "4". Факт выставки такого автора уже сам по себе любопытен: что таит мир человека, который по долгу службы должен как бы отступать в тень, повинуясь воле другой творческой индивидуальности - режиссера?

Однако в том-то и дело, что "забывать о себе" в данном случае приходилось художнику, обладающему яркой индивидуальностью, собственной - человеческой и творческой - неповторимой историей, способному черпать вдохновение не извне, а из глубин своего "Я". Тем более что это "Я" у Шавката складывается из тех богатств, что несли в себе несколько поколений его семьи: он ни в коем случае не из породы иванов, не помнящих родства! Напротив, воспоминания о детстве, история семьи - источник, питающий Шавката Фазиловича и в книгах, которые он пишет, и в картинах, которые рисует словно в продолжение своих книг. На престижный "Букер" был номинирован роман "Отшельник Такваш. Единорог. Из тетрадей скитальца по межконтинентальному пейзажу" - название красноречиво!

И выставка оказалась похожей на семейную сагу, только рассказана эта сага средствами, более подходящими художнику, который воспринимает и передает окружающее через зримые образы. В полуфантастической форме, где сплелись библейские мотивы, восточные притчи и реалии вполне советские, грубые и жестокие, он повествует о страннице Мириам, о том, как она полюбила сельского учителя, а тот уехал далеко на Север; как родила сына, как странствовала и что повидала эта несчастная, хлебнувшая лиха и в то же время удивительно гармоничная семья... Хрупкие фигурки маленьких людей (как тут не вспомнить чисто российскую тему "маленького человека", которую Шавкат трансформирует очень своеобразно) появляются то среди заметенной снегом равнины, то под палящим солнцем пустыни, то в окружении опять-таки своеобычных волхвов. Им сопутствуют скромные цветы, диковинные птицы, акробаты, словно позаимствованные у сюрреалистов, и хрупкие башни, будто сошедшие с полотен Босха, но спокойно стоящие посреди столбов электропередачи, на фоне уходящих вдаль поездов. Персонажи прочно связаны с землей (ведь это их родная земля!), что не мешает им танцевать, вставать на цыпочки, пытаясь заглянуть за горизонт, и даже взмывать в небо. Войдя в этот мир без усилий - через двери выставочного зала, покинуть его значительно труднее: постепенно и ты включаешься в бесконечную, как восточная мелодия, историю, начинаешь искренне сопереживать героям, жадно пытаясь в строчках автора (там, где на картинах недосказанность) уловить извивы их судьбы. Но мудрый и лукавый Шавкат не дает ответа на все вопросы - кажется, его сага еще не доведена до конца. Человек, признающийся, что "всегда был режиссером", оставляет открытый финал, порой бросая загадочные и афористичные фразы: "Будь мы более внимательны к самим себе, мы бы начали не с колеса, а с крыльев"... Ни на кого не похожий, вобравший в свое творчество Восток и Запад, соединивший древность и ХХ век, Шавкат - классический пример вымирающей породы художника-философа. Как одну из наиболее существенных черт его творчества искусствовед Шариф Шукуров выделил "ощутимую связь создаваемых им образов с традиционными формами культуры, с мифопоэтическим наследием прошлого", отметив, что конструктивный строй живописных, литературных и кинематографических образов Шавката находит прямые аналогии в фольклоре, эпосе и средневековой поэзии. Органично дополняет эти слова отзыв Ю.Норштейна: "Шавкат не обольщает никого национальной экзотикой. Он - художник, стоящий на полпути между христианской Европой, выбеленной до кости Азией и едва различимым в тумане Востоком. Его живопись - лазурит в оправе треснувшей от зноя глины. Из рук, обмакнутых в грязную жирную охру, вырастает голубой кувшин"... Хорошо бы еще увидеть спектакль "Юрта Пассион", который Шавкат поставил в 1994 году по мотивам своих текстов и картин в Париже!

Рассказ об этой трепетной, построенной на нюансах выставке будет не полон, если не упомянуть о каталоге. Истинное продолжение проекта, эта красочная книга - хранитель воспоминаний и старых семейных фото: деда-татарина, директора гимназии в Уфе, которого "сажали и белые, и красные", матери, учившейся в Ленинграде, отца, в ком смешалась узбекская и персидская кровь, который строил в Самарканде новую жизнь, но тоже был репрессирован раньше, чем Шавкат появился на свет, а затем вышел на свободу, отыскал сына, и два года они вместе "бродяжили"... Рядом учителя, о которых память - навсегда, как о Милании Ивановне Ткаченко, ученице Петрова-Водкина, по отбытии десятилетнего срока не вернувшейся в Москву, а оставшейся в Коканде под Ферганой. Встретил ее Шавкат в 47-м в детском доме, где она "работала за тарелку супа". Этот человек не забыл никого из своих наставников, в числе которых не только педагоги, но и коллеги, чьи имена звучат как пароль: Тарковский, Гуэрра... По велению своей натуры или под их влиянием художник раздвигает, казалось бы, предопределенное каждому пространство, словно следуя тексту собственной книги: "Когда человеку становится тесно жить внизу, он начинает строить что-нибудь высокое. /.../ Мы полезем с тобой на Стену, чтобы надолго изумиться широтой". И добавляет, мешая горечь с надеждой: "Ах, как не умеем мы вовремя распорядиться нахлынувшими чувствами. Но разве не для того и существуют поздние художества. Узоры на ковре непременно отыщут своего адресата".

ПАЛИТРА

• Узоры на ковре
  "Пространство Шавкат.А" в Музее личных коллекций
• В зале только женщины
  Международные проекты ГЦСИ
• Эмиграция в детство
  "Дети в стране книг" в Галерее на Ленивке