ЙОНАС ВАЙТКУС: "Я - не знаменитость, я просто много работал"

Беседу вела Светлана ПОЛЯКОВА

Й.Вайткус

Йонас ВАЙТКУС для литовской режиссуры является действительно патриархом. Не только потому, что и при советской власти, и после падения империи был любим зрителем и получил немало наград за режиссуру (кстати, он один из последних получил Государственную премию СССР). Вайткус - руководитель самого первого в Литовской консерватории режиссерского курса. По словам Миндаугаса Карбаускиса, "15 лет назад Вайткус открыл ворота в литовском театре, как Табаков открыл ворота во МХАТе. Множество людей прошло через них и создало какие-то новые явления". В России самые известные из его учеников - Ингеборга Дапкунайте и Оскарас Коршуновас. Невыездной в советскую эпоху, ныне Вайткус подолгу работает за границей. Сегодня он снова в Литве, и, хотя своего театра у него нет, шесть спектаклей Вайткуса идут в Национальном Литовском театре. А в России всего один - "Мастер и Маргарита" в петербургском "Балтийском доме".

    

- Насколько я знаю, вас не интересует психологический театр, то есть, работая с актерами, вы что-то имеете в виду, но они об этом не знают.

- Нет! Психология - основа, на нее опираешься, как самые фантастические произведения опираются на реальность. Если у актера есть яркое видение, если он знает, как персонаж ходит, ест, общается, через свою технику, через свое воображение он понимает, как его герой будет себя вести в самых неожиданных ситуациях. Но! Для того чтобы персонаж проявился в объеме, в соотношении с обществом и с окружением, надо создавать вокруг него мир, может быть, не очень реальный, может быть, несущий какие-то знаки, появляется музыка, шумы, цвет. Это не картинка реальности, а организм спектакля, новое существо.

Разве психологический театр - это значит натурально, как дома? Театр по определению - игра, поэтому стремиться к правдоподобию не надо. Если я играю в футбол, я ведь не могу ударить или убить, хотя есть это желание. В театре, к сожалению, исчезает ощущение опасности, и зритель не ходит, особенно мужчины. Бабский театр стал, нет чувства, что - на грани. Нет жертвенности. Чтобы зрители поняли, что это и игра, и вместе с тем - жертвенность, горение, включение другого пульса, совершенно другой внутренней жизни. Должно гореть!

    

- В России принято считать, что краеугольный камень литовского театра - символ.

- Мне кажется, что и в русской режиссуре есть что-то сродни этому, например у Любимова, у Эфроса, я уже не говорю о Таирове, Михоэлсе, Вахтангове. Я, например, ощущал, что характерность их героев преувеличена, подчеркнута, ярче сделана - ведь, чтобы проявить суть характера, нужно его обострить. Может быть, не стоит говорить о принципиальной разнице между литовской и русской режиссурой. Я ведь делал и очень лаконичные спектакли - скажем, в "Антигоне" у меня была всего одна мизансцена, в которой сидят десять человек с закрытыми глазами и только в конце открываются глаза. Но в зрительном зале стояла мертвая тишина, публика напряженно следила за актерами, которые исключительно голосом создавали иллюзию действия. Но для того, чтобы голосом воспроизводить все нюансы, нужно тренироваться, как балерина, как музыкант, - кто из актеров так работает?

    

- Становится понятным, почему Будрайтис сказал о вас, что работать с Вайткусом - удовольствие типа мазохистского: ходишь по краю пропасти, кишки навыворот. А на вопрос: "Почему вы не привозите его в Россию?" - он, смеясь, ответил: "Мне жалко российских актеров!"

- Это - актерское преувеличение, которым, кстати, грешат и театроведы, им очень хочется приклеить какой-то преувеличенный ярлык. Думаю, в реальной жизни я контролирую себя довольно жестко. На сцене, хочешь не хочешь, ты должен преобразиться, потому что начинается другой уровень общения, другие ритмы. Когда Отелло зажимает горло Дездемоне, он ведь не душит ее по-настоящему, контролирует себя; мы только приближаемся к какой-то опасности. Но нельзя скатываться к патологии.

    

- Каковы для вас образцы актерского мастерства?

- Например, в Ленинграде, будучи студентом, я видел спектакль Берлинер ансамбля "Карьера Артуро Уи" с Шалем - вот этот актер показался мне близким к тому, что я хочу. Или негритянский балет Эльвина Эйна - я смотрел и думал: вот тела, для которых нет почти ничего невозможного. Или Пекинская Опера - как они владеют профессией! И музыкальны, и эксцентричны, и пластика, и вокал... Или театр кабуки, или но, или даже театр буто - актеры настолько владеют своей энергией и ею руководят, что там нет случайностей. Ведь наш актер - как? Раз талант есть, вдохновение найдет, слова знаю - все будет в порядке. А там нет ни одного шага, где он бы не видел себя со стороны.

    

- Вы без всякого пиетета относитесь к такой составляющей, как вдохновение. Что лучше для театра - актер нетренированный, но с куражом или тренированный середняк?

- Я думаю, у талантливого человека есть потребность себя держать.

    

- Но работать можно иначе - стремиться к духовному совершенству, образовывать себя. Вы все-таки делаете акцент на физическом?

- Как сказать. Смотря какой материал. Можно читать текст, который требует такого внутреннего напряжения, что физически ты не сможешь ничего сделать - просто надо владеть мыслью и эмоцией. Но ведь наступают моменты, когда нужно, чтобы актер двигался.

    

- Может ли быть хорошим актером человек с сомнительной системой духовных и нравственных ценностей?

- Все может быть. Но когда строили церкви, говорили: если он строит церковь, он должен и питаться по-другому, и по-другому себя вести; или человек рисует икону - он ведь должен себя как-то готовить к этому! Так и здесь - ты ведь не знаешь, что сделает с тобой произведение: ты должен стараться меньше вредить.

    

- У вас безупречный русский язык, вы наверняка часто бывали в России?

- Во-первых, я три года служил в армии в Ленинграде, в Военно-воздушной академии имени Можайского. После армии я в Литве поработал только год, в течение которого подготовился и поступил в Ленинграде на режиссерский факультет, на курс Зиновия Яковлевича Карагодского.

    

- Как проявлял себя Вайткус до того, как стал профессиональным режиссером? Вы как-то преобразовывали мир вокруг себя?

- Быт строился вокруг многочисленных проектов, в которых я участвовал: что-то делал в театре, организовал музыкальный ансамбль, популярный в Литве. Наконец, в маленьком городке Друскининкае поставил полнометражный спектакль с самодеятельной труппой, в которой играли местные врачи.

    

- Когда вы начали преподавать за границей?

- Более 10 лет назад. В первый раз я выехал в Бостон, в Колледж Эмерсона. Потом в Театральной школе Осло я ставил дипломные спектакли, работал там почти десять лет, потом в Финляндии.

    

- Это не был вопрос денег?

- И денег тоже. Но в Литве не всегда у меня была возможность делать постановки, а заработная плата преподавателя - 300 - 400 литов (сто - двести долларов); кроме того, мне хотелось себя проверить, сработает ли моя методика с другими актерами?

    

- Как режиссер, вы сняли пять фильмов, которых в России практически не видели.

- Полнометражный музыкальный фильм "Дон Жуан" Моцарта получил первую премию на Фестивале музыкальных фильмов в Грузии. Фильм о Чюрленисе "Зодиак" с Майей Плисецкой советская цензура не приняла после шести попыток что-то вырезать, даже Щедрин не смог помочь. Потом были литовские фильмы "Пробуждение", "Одни, совершенно одни" (о партизанах) и опера "Дрозд - птаха зеленая".

    

- Друзьям, наверное, с вами нелегко?

- У меня нет друзей, я не знаю, что это такое - друзья. Я долго не могу общаться на бытовом уровне. Мы друзья, пока мы работаем, пока находим в работе общий язык с художником, с композитором, с актерами - я люблю, когда совместно делается то, что соответствует твоим видениям. А так - я не знаю, что говорить, что совместно делать - может, сесть и выпить? Людей лучше наблюдать со стороны, особенно красивых. Красота вообще для меня убийственная вещь - в романе, в фильме, в музыке, в человеке, в танце, в спорте. Я вижу, какая пропасть между мной и идеальной красотой - скажем, пианистом, который играет так, что ты не понимаешь, как это возможно.

Вот идеальный коллектив актеров просто невозможен. Я ведь не могу собрать десять Сабонисов, чтобы они играли в одной команде: им не с кем было бы бороться! Я подтягиваю их, стараюсь приподнять, ориентирую на того, кто уже повыше, они чувствуют, какая пропасть между ними и тем, кто впереди. Процесс живой, но болезненный, потому что чем дальше идешь, тем больше понимаешь, что идеала ты не получишь.

    

- Какого зрителя вы ждете?

- Я уважаю зрителя! Я не думаю, что он - глупец или человек, который пришел в театр, чтобы отдохнуть, а не помыслить, не получить инъекцию против каких-то своих темных состояний. Он должен пережить болезненность преступления, неправды, насилия, любви. Если он этого не переживает, зачем театр нужен? И чтиво, и телевидение, и кино, и реклама, и избыточная пища - все это идет на уничтожение человеческого достоинства, на создание потребителя в очень плохом смысле слова. Даже зверь, когда он сыт, не ест. А человек ест, даже когда сыт, а еще выпить хочет, покурить...

    

- Люди находятся в состоянии стресса... Может быть, при всем уважении к вашей точке зрения должен быть театр, рассчитанный на разные состояния человека?

- Надо радоваться тому, что тебя раздражает в жизни, что ты имеешь трудности, что ты - реагируешь. То, что ты не можешь изменить, надо принимать как данное.

    

- В свое время, проработав 13 лет в Каунасском театре, вы ушли оттуда практически на пике славы, после победы на Прибалтийском фестивале вашей постановки "Плахи" Чингиза Айтматова. Почему вы ушли?

- Тринадцать лет - это немало. Актеры стали народными, заслуженными, начали зазнаваться. А я пригласил в театр Будрайтиса, Масюлиса, привез десяток молодых актеров с моего первого курса, среди которых, кстати, была и Ингеборга Дапкунайте (играла в "Ричарде II" с Будрайтисом и в "Антигоне" - там весь курс был, все 10 человек). В театре начались из-за этого конфликты, борьба за места. Старые не хотели уступать, тем более в Советском Союзе, - среди них были партийные, заслуженные. Власти даже подсылали какого-то партийного секретаря уговаривать актеров, чтобы они восстали против меня. Я все-таки какое-то время продержался. Но - сколько можно? Почему я должен воевать с властью, но еще и с актерами, которые возомнили о себе? Я сказал: до свидания - и ушел. Будрайтис и весь мой курс тоже ушли. Потом я три года руководил Национальным Литовским театром в Вильнюсе. Так как я расформировал "старую гвардию" жен в академическом театре брежневской закваски, то три года спустя, в 1992 году, когда к власти вернулись бывшие коммунисты, из Национального театра меня выгнали.

Я считал, что ситуация в бюджетных театрах антисанитарна в творческом смысле - по отношению к профессии, по отношению к зрителю. Актер хочет все более спокойной, обеспеченной жизни: отыграл - пошел на телевидение, на радио, в рекламу; голоса их, как женские тампоны, по всему свету разбрасываются. И этим голосом он потом будет монолог Гамлета произносить? Это - неуважение к своей профессии. Если бы хирург в свободное время подрабатывал ассенизатором?

    

- Вы хронический оппозиционер по отношению к любой власти?

- Так и должно быть. Любая власть - против человека. Видели ли вы власть, которая бы боролась за вас (хотя они выбираются нами и дают клятву нам служить)? Вот я работаю не на частном предприятии, а в бюджетной организации, которая требует финансовых затрат, и государство это выдерживает. Но если вы выдерживаете, так будьте добры содержать заведение так, чтобы театр был свободен от того, что мешает ему говорить все, что он хочет! Шут при сильном короле может говорить все! Сильному королю не нужно беззубое существо! Но у нас сегодня и королей нет, и шуты вымерли, сплошная торговля и мошенничество.

    

- Если бы вам предложили: на ваши спектакли будут ходить всего человек пятнадцать, но те, кого вы хотите, или - полные залы случайных?

- Конечно, нужно! Публика не должна быть монолитной, люди должны быть разными - и по возрасту, и по интеллекту. Что такое признание? И если мне говорят пятнадцать - двадцать лет спустя, что они помнят мои спектакли, для меня это важно. Хотя я - никакая не знаменитость, я просто много работал.

ТЕАТР

• ЙОНАС ВАЙТКУС: "Я - не знаменитость, я просто много работал"
• Ледяной дом
  "Живи и помни". МХТ имени А.П.Чехова
• Диалоги толстокожих
  "Носороги". Театр у Никитских ворот
• Случай в молодняке
  Новое поколение Сатирикона играет Гольдони

КНИГИ

• Вес прозрачной капли