Одиночные залпы наследия
Ученики Шагала в галерее "Улей" и Борис Чернышев в "Ковчеге"
Елена ШИРОЯН
 |
| Б.Чернышев. "Порт-Артур. Поселок и маяк". 1945 г. |
Разве мы смели бы думать лет двадцать тому назад, что по количеству выставочных залов и галерей Москва будет сопоставима с Парижем и Лондоном! Конечно, во многом мы еще отстаем, но уже не так фатально, не "навсегда", как шутили. Факт отрадный, но и порождающий новые проблемы: усердный зритель рискует впасть в состояние депрессии, не в силах с ходу решить простой прежде вопрос "Куда пойдем?". Кругом соблазны - для полноценного вкушения бьющей через край художественной жизни надо быть энтузиастом, и весьма выносливым. Музейщики и галеристы, со своей стороны, вынуждены выказывать чудеса изобретательности, дабы выжить в нешуточной борьбе за посетителя: правда, при довольно скромных пока ценах на билеты больших доходов он не принесет, зато является потенциальным покупателем. Если крупным музеям наличие очередей обеспечит в лучшем случае сумму по счетчику "за свет", то небольшие, мобильные галереи при гибкой политике могут остаться на плаву даже при условии бесплатного входа... Однако реалии арт-рынка - тема для отдельного исследования, достойная не одной диссертации, но малозначимая для искренних и бескорыстных поклонников прекрасного, большинство которых не отягощено тугим кошельком. При этом едва ли не каждый выходной нужно делать выбор в длиннейшем списке арт-событий! Делать ставку приходится на знакомые имена или интригующие названия. Например, что стоит за словом "Улей"? Вовсе не дань модному занятию, регулярно превращающему Манеж в выставку достижений пчеловодства: одна из новых столичных галерей поименована в честь колонии художников на Монпарнасе вековой давности - "La Ruche". Хлипкое здание с тесными, но дешевыми мастерскими, битком набитое одаренными выходцами из разных стран, ныне звездами мировой величины, стало очагом Парижской школы. В этом созвездии для россиян ярче прочих светил - Марк Шагал, чье имя - залог успеха любого проекта, будь то музейная выставка или аукцион. Стоит ли удивляться, если народ охотно пойдет в "Улей" смотреть детские рисунки? Немногих затащишь на подобные выставки, хотя все знают: дети, не скованные канонами, рисуют прекрасно, их "методы" берут на вооружение профессионалы; но если проект осенен именем великого маэстро, это уже совсем другая история. А экспозиция "Беспризорники - ученики Шагала" вышла занимательная, даром что миниатюрная. На стенах полуподвала, спрятанного во дворах на Петровке между музеями Большого театра и современного искусства, вывешено два десятка детских рисунков с непонятными подписями. Все до единой перевели с языка идиш и напечатали на этикетках - получилась выразительная история еврейского местечка времен Гражданской, где по улицам шагают ослы и телята, пьяницы беседуют с собаками, мастерская портного поражает электролампой, а наряду с праздником Пурим в душу западает вторжение большевиков. На этом фоне чуть не потерялись три листа графики Марка Шагала - куда интереснее смотреть композиции его подопечных, то ли окрыленных уже познавшим славу мэтром, то ли даривших вдохновение ему самому. Рисунки эти, датированные 1919 - 1921 годами, прежде никогда не выставлялись, а теперь дали пищу для споров ученых: относятся ли скромные выгоревшие листы к витебскому периоду творчества Шагала, когда тот руководил художественным училищем в родном городе, или разрисованы питомцами колонии беспризорных в подмосковной Малаховке, где Марк Захарович недолго преподавал до отъезда за границу? Как бы то ни было, несложно допустить, что рисунки безвестных детей 9 - 11 лет, собранные кинорежиссером Григорием Рошалем и ныне принадлежащие его внуку, художнику Михаилу Федорову-Рошалю, публика не пропустит.
Не привык пустовать и "Ковчег" - ветеран галерейного дела с постоянным кругом зрителей, знающих: здесь всегда выставки с изюминкой. Давний цикл "Незабытые имена" - своего рода реанимационная палата, где "курс лечения" проходят то Антонина Софронова, то Валерий Каптерев, то Никита Родионов. Мастера разных поколений получают право голоса, дожидаясь, пока до них дойдут руки у музейщиков. В этом ряду Борис Чернышев (1906 - 1969) - тяжеловес: его имя до сих пор окружено уважением, а работы хранятся и в Третьяковке, и в Русском, и в музеях глубинки. Правда, посмотреть их там в изобилии вряд ли удастся - но ведь потому и устраиваются выставки! Нынешнюю, юбилейную, кураторы объявили еще и послесловием к предыдущему проекту - "Желтым страницам". Поясним, в рассказе о газете в искусстве ХХ века произведения Б.Чернышева занимали не последнее место: его "фирменный" прием - размашистая живопись на газетных листах. Этого художника можно считать новатором, предшественником современных формализованных методов - столбцы печатных строк он любил за четкий ритм, сообщающий дополнительные качества вольному письму акварелью или темперой. К тому же его ноу-хау - камерные мотивы поверх "носителя" с официозной пропагандой. Это не был стихийный мастер: пройдя во Вхутемасе отличную школу у блистательных учителей - Петрова-Водкина, Истомина, Бруни, Фаворского, - Чернышев отлично осознавал, где живет и что делает. Твердо следуя по собственному пути, он шел вразрез с когортой "строителей социализма", умудряясь быть свободным человеком в несвободной стране. Даже стремясь воплотить советские идеалы, веря в социальную утопию, он давал образы совсем не "соцреалистические", а интимно-лирические, сугубо гуманистические, сродни любимой им эпохе Возрождения и Древней Греции. И это несмотря на крен в сторону коллективизма, доверчивое сердце и работу в монументальном искусстве. Последний фактор (помимо вечной нищеты, в которой пребывал теперешний классик) объясняет и симпатию к дешевым, бросовым материалам: в 1930-е он писал фрески, а рыхлая оберточная бумага - отличный полигон, ибо способна впитывать и "гасить" краски точно так же, как влажная, ждущая росписи стена. Эти-то приглушенные тона и создают особый настрой - "тихие" пейзажи покоряют глубиной, настроением, осмысленностью, верностью старой традиции. "Тихой" была и его манера монументалиста, обладавшего безупречным чувством формы и пространства. Судить об этом можно по композициям в "Ковчеге", в основном ландшафтным, реже - с фигурой человека. Немало зарисовок с тончайшими цветовыми градациями (а на их основе - крупноформатных станковых работ) сделано по впечатлениям пешего перехода в Порт-Артур через Монголию, пустыни Гоби и Чахар, хребет Хинган и Маньчжурию. Это произошло в самом конце войны, которую художник прошел в составе 3-го Белорусского фронта, в 1945-м переведенного в Забайкалье.
Наследие Бориса Чернышева огромно - одной лишь темперной живописи три тысячи листов, работал он и в скульптуре, но делом всей жизни считал мозаику: ее сохранили здания Москвы, пансионаты Крыма и Кавказа. Он любил выкладывать композиции из натуральных камней - в противовес советской мозаике из дорогой смальты, хамовато-резкой, с кричащими красками. Чувствовал родство с мастерами классических стран Средиземноморья, стоявшими у истоков искусства мозаики. А когда мог вдохнуть древний воздух, как в Грузии, появлялись вкрапления красного, радость колориста... Увы, обо всем не скажешь в небольшой выставке, кураторы которой хотели раскрыть Чернышева с иной стороны, как станковиста и художника для тонких ценителей. И все же можно было включить в экспозицию, для полноты облика героя, хотя бы подборку фотографий... Впереди большая ретроспектива Б.П.Чернышева в Третьяковке - намеченная к его столетию, она не вместилась в планы галереи на этот год, когда на дворе собственный юбилей. Впрочем, не будем отчаиваться: важнее полноценно показать наследие мастера, чем поставить галочку в календаре.
